Сантьяго

– У меня сердце кровью обливалось, когда я отдавал приказ выкорчевать деревья, росшие на полях. Но лучшую рощу я сохранил. Около нее и построили дом. – Сантьяго указал на два ближайших дерева. – Там я часто вешаю гамак. Люблю полежать в нем, потягивая что-нибудь ледяное из высокого стакана, чувствуя себя настоящим сельским джентльменом.

– Странный вы революционер, – отметил Каин.

– Революция моя тоже странная.

– Почему?

– Почему странная? – спросил Сантьяго.

– Почему вы ведете эту неравную борьбу?

– Потому что кто-то должен ее вести.

– Не очень-то веская причина.

– Лучшей не найти. Первая обязанность власти – налагать свою волю. Первая обязанность свободного человека – сопротивляться насилию.

– Это я уже слышал. Старая песня.

– Но пели ее люди, которые жаждали власти для себя, люди, которые хотели реформировать свои планеты и даже Демократию.

– А вы этого не хотите?

– Реформировать Демократию? – Сантьяго покачал головой. – Как только вы приобретаете власть, вы становитесь тем, против кого боролись. – Он помолчал. – Кроме того, я реалист и понимаю, что такое просто невозможно. У Демократии больше боевых звездолетов, чем у меня людей. И она будет править через тысячи лет после того, как мы с вами умрем.

– Тогда почему вы упорствуете? – спросил Каин.

Сантьяго задумчиво посмотрел на него:

– Знаете, Себастьян, у меня такое ощущение, что вы хотели бы видеть меня иным. Обходительным, седовласым старичком, который называет всех «сын мой» и говорит, что до утопии рукой подать, она буквально за поворотом. Это не так. Я упорствую в своей борьбе, потому что вижу – есть ало, которое должно наказать. А альтернатива у борьбы лишь одна – выбросить белый флаг.

Каин предпочел промолчать.

– Если вас интересует философское обоснование моих действий, вы найдете его в моей библиотеке, – продолжал Сантьяго. – Но у меня есть гораздо более простое объяснение.

– Какое же?

Сантьяго хищно улыбнулся:

– Когда кто-то толкает меня, я не остаюсь в долгу.

– Это хорошая черта характера, – признал Каин. – Но…

– Но что?

– Я устал проигрывать.

– Тогда присоединяйтесь ко мне и сражайтесь на нашей стороне.

– Вы уже сказали, что не сможете выиграть.

– Но сие не означает, что я должен проиграть. – Сантьяго помолчал. – Черт, я бы не хотел свергать Демократию, даже если бы мог.

– Почему?

– Во-первых, как я уже и говорил, я не хочу становиться частью общества, против которого борюсь. Во-вторых, потому что Демократия не есть истинное зло, ее нельзя даже назвать насквозь коррумпированной. Это обычное государство, и, как все государства, она принимает решения в интересах большинства. С точки зрения этого самого большинства, то есть избирателей, Демократия – институт, отвечающий основным нормам морали и этики. Эти избиратели, несомненно, полагают, что Демократия имеет полное право расширять свое влияние на Пограничье, пусть и несколько ущемляя права тамошних жителей, если в результате укрепляются позиции Демократии. В долгосрочном плане они, возможно, даже правы. С другой стороны, те из нас, чьи права ущемляются, не должны сидеть, теша себя надеждой, что в конце концов все обернется к лучшему. Мы можем бороться и наносить ответные удары.

– Как? – Каин не отрывал глаз от Сантьяго.

– Прежде всего разобравшись, а кто наш противник, – ответил Сантьяго. – Мы говорим не о военной машине какой-либо планеты. Это Демократия. Она объединяет чуть ли не сотню тысяч планет, и она не изменится, ни за ночь, ни вообще. Если мы причиним им достаточно хлопот, то сможем убедить их в том, что дешевле оставить нас в покое, чем пытаться навязать свою волю. – Он глубоко вдохнул, медленно выдохнул. – В конце концов, кто мы такие, чтобы тратить на нас столько материальных и людских резервов? Горстка никому не нужных, малонаселенных планет.

– Не говоря о том, что планеты эти не объединены в единое целое.

– В этом тоже наша сила.

Каин вопросительно изогнул бровь.

– Вы сомневаетесь? – спросил Сантьяго.

– Я как-то не считал достоинством отсутствие единой организации.

– В каких-то случаях можно с вами согласиться. Но не в нашем. Будь мы организованы, будь у нас армия и флот, централизованное командование, Демократия знала бы, куда надо ударить, и уничтожила бы нас в течение недели. Дело в том, что враг у нас слишком силен, чтобы появился лидер, который выйдет из подполья и призовет людей под свои знамена.

– Но вы-то появились.

Сантьяго хохотнул.

– Я не лидер. Я – удар молнии. Я нападаю, граблю, убиваю, а Демократия заламывает руки и предлагает вознаграждение за голову короля разбойников. – Самодовольная улыбка пробежала по его губам. – Если б они знали, почему я это делаю, если б они могли представить себе, на что я трачу захваченную добычу, они бы направили сюда пятьдесят миллионов человек, которые прочесали бы каждую планету. – Он помолчал. – Я поднаторел в конспирации, но они бы меня нашли. Так что пусть меня принимают за удачливого грабителя, а не удачливого революционера.

– А вы удачливый революционер?

– Вы побывали в медицинском центре. И видели, к чему мы стремимся.