Сантрелья

Однако, немного успокоившись, я вдруг ощутила склонность к философствованию и самозабвенно предалась этому занятию. Теперь я знала, почему именно в казематах многие великие писатели и мыслители рождали свои самые значительные произведения. Мне пришла мысль о сочинении трактата по психологии средневекового человека, о влиянии уровня жизни и цивилизации на психологию людей и так далее и тому подобное. Но я, наверное, могла бы остаться верна и исторической науке и сочинить какой-нибудь научно-исторический труд вроде — "Одиннадцатый век: взгляд изнутри". Да, многое мне было бы под силу, если бы я располагала большим временем, и мое пребывание в темнице не ограничивалось угрозой завтрашней гибели. Тут уж не до философской или исторической науки. Пора подумать о душе, подготовиться к переходу в иной мир.

Но душа моя с нетерпением ждала появления доктора и надеялась на чудесное избавление: "Где ты, Святогор?" Постепенно он заполонил все мои мысли. Я вспоминала первые минуты знакомства, мои попытки побега, мое пребывание рядом с ним, наши беседы. Да, он понравился мне сразу, этот обворожительный "араб".

Размышления мои прервал звук отпираемой двери, и в камеру шагнула Беренгария.

— Я пришла навестить узников и угостить их фруктами, — решительно заявила она, вероятно, опасаясь, что я неправильно истолкую ее приход.

Я вежливо поздоровалась. Я не собиралась ни упрекать ее, ни обвинять, чего она, по-видимому, ожидала. Я не испытывала ни обиды, ни злости по отношению к ней, понимая, что она, как умела, защищала свое чувство и своего любимого. И я решила вести себя в соответствии со своим положением и, не кривляясь, со словами благодарности приняла протянутый мне апельсин. Беренгария уже собралась покинуть мой мрачный приют, но вдруг резко обернулась.

— Элена! То, что ты говорила сегодня утром, правда? Ты действительно из будущего? — не смогла совладать с любопытством девушка.

— Да.

— А какое оно? — оживилась девушка.

— Что? — не поняла я.

— Будущее. Как вы там живете?

— Так сразу не ответишь. У нас вся жизнь устроена по-другому. Но вряд ли я сумею это тебе объяснить, — сказала я. — Впрочем, например, то, что вы называете колдовскими предметами, мы используем в повседневной жизни.

— А где лучше: здесь или у вас? — задала она наивнейший вопрос.

Я даже улыбнулась и попыталась пошутить:

— Там хорошо, где нас нет.

— И все же?

— Это ты спрашиваешь меня? — удивилась я. — Там я не сидела в грязной темной каморке. Там меня не били, не пытали, там мне верили. Там моя жизнь: дом, родители, друзья, работа. А здесь…, — и я горестно усмехнулась.

— Тебе у нас не нравится? — еще более наивно спросила девушка.

Этакая непосредственность начинала раздражать.

— Здесь? — и я окинула взором камеру. — Здесь — нет!

Она смутилась. Повисла пауза. Но девушка не уходила. Казалось, ее что-то мучило, может быть, даже раскаяние в содеянном. Она долго боролась с собой, а потом выпалила, сжигая мосты:

— Если даже отец не казнит тебя, я не отдам тебе Сакромонта. Так и знай. — Она помолчала. — Но мне жаль тебя. И я помню, как хорошо нам было вместе.

Я не нашлась, что ответить, лишь пожала плечами.

— Мне пора, — буркнула она и оставила меня одну.

Я вновь погрузилась в воспоминания и размышления. Посещение девушки, наивной и примитивной в своих желаниях, лишь подбросило материал для мыслительной деятельности. Через некоторое время на меня навалилась страшная усталость, видимо, сказывались побои, и я погрузилась в сон, зажав в руке апельсин, будто в нем одном заключалась моя надежда на спасение.

Легкое, осторожное прикосновение вырвало меня из забытья. Кто-то склонялся надо мной, и хотя темнота позволяла различить лишь силуэт, я точно знала, что дождалась, наконец, Святогора. Запах благовоний, исходивший от него, придал мне мужества, и безудержная, необъяснимая радость заполнила все мое существо.

— Святогор! — невольно воскликнула я, забыв об осторожности.

— Тише, родная моя, здесь стены очень чуткие, слышат лучше людей, видят лучше кошек в ночи, — чуть слышно прошептал он. — Я же здесь в качестве врача.

Он поставил подсвечник на пол и, прежде всего, дал мне выпить какую-то горькую жидкость, сказав, что она придаст мне сил. Он бережно смазал мои ссадины и кровоподтеки. Прикосновения его даже в самых болезненных местах, казалось, сами по себе обладали целительными свойствами. И я почувствовала себя гораздо менее разбитой. Он тихим шепотом произнес:

— Я не уеду, пока не отправлю вас с Николасом домой. Верь мне, я предприму все возможное и невозможное, но вызволю тебя отсюда.

Я благодарно сжала его руку, но одна моя рука все еще держала апельсин и, резко отбросив его на солому, я вцепилась в Святогора обеими руками не то выражая признательность, не то не желая отпускать его от себя. Он наклонился и поцеловал меня в губы.

— Если бы хоть одна живая душа могла мне помочь, все могло бы быть намного проще, — задумчиво проговорил он. — Но ничего. Я справлюсь.

— Альфонсо, — неожиданно для себя прошептала я. — Я думаю, ему можно довериться.