Сантрелья

— Это, — я подняла часы, показала всем и улыбнулась, — обыкновенные наручные часы. Точно не знаю, когда такие появились, но у нас, в конце двадцатого столетия, они имеются у каждого. Они просто показывают время…

— Что ты сказала? — заревел дон Ордоньо. — Ты издеваться над нами вздумала?

По залу прокатился ропот. Все загалдели.

— Вы просили рассказать всю правду, ваша милость, — старалась я перекричать разволновавшихся участников этого не то завтрака, не то очередного судилища. — И я расскажу, какой бы чудовищно нереальной она вам ни показалась. Я и сама в нее верю с трудом.

— Продолжай! — возбужденно выкрикнул дон Альфонсо. Все тут же притихли.

Как же мне хотелось верить в его искренность!

Я взяла в руки фонарик, включила его и обвела тусклым при дневном свете лучом всех присутствующих.

— Вот это фонарик, работающий от батареек, — объясняла я, — чтобы не светить себе факелами, мы, в двадцатом веке, используем такие приспособления.

— В каком веке? — прорычал дон Ордоньо удивленно и сердито.

— Дон Ордоньо, сеньоры, я — из будущего. Каким образом я сюда попала, я и сама не ведаю. Но мы с моим братом живем в двадцатом столетии, а вы, согласно нашему летоисчислению от Рождества Христова, живете в одиннадцатом веке. Значит, нас разделяет почти тысяча лет! Согласитесь, за тысячу лет мы могли изобрести много всяких штучек, вам не понятных.

И я достала диктофон и включила его.

"Сейчас полдень, и я поднимаюсь по склону холма к заброшенному замку", — послышался Колин голос.

Все повскакивали с мест. Кто-то начал истово креститься. А кто-то в исступлении завопил:

— Ведьма! Прочь! Нечистая сила! Казнить ее!

Я поняла свою ошибку, но слишком поздно. Я стала жертвой настоящего неистовства и беснования средневековых людей. Изорванное платье, всклокоченные и выдранные волосы, тумаки, тупой болью отзывающиеся при движении, ссадины на теле и кровоподтеки на лице.

— Прекратите! — истерический вопль дона Альфонсо спас мне жизнь, немного охладив пыл атакующих.

— Оставьте ее! — гневный бас хозяина заставил всех остепениться и вернуться на место.

Еще немного, и меня бы разорвали на части. Силы покинули меня, и я медленно опустилась на пол, держась за стол, где лежали Колины вещи. Тело ныло, голова кружилась. Комната будто покачивалась на волнах, люди виделись нечетко, и пелена перед глазами стремительно густела, словно из воды превращалась в сливки. А потом — темнота.

Очнулась я на стуле. Молодой хозяин поил меня вином и слегка гладил по волосам. Сквозь завесу тумана мне почудилось, что в глазах его стояли слезы.

— Где Сакромонт? — голос вошедшего священника прорезал топкую тишину, почти звеневшую у меня в ушах. И с этой минуты сознание полностью вернулось ко мне, и мир наполнился звуками, запахами и ощущениями. — Ваша милость, он срочно нужен святому старцу падре Ансельмо.

За Святогором послали. Падре вдруг заметил, что в зале что-то произошло.

— В чем дело? Что случилось? — спросил он скорее обеспокоенно, нежели строго.

— Ничего особенного, святой отец. Просто Элена некстати разоткровенничалась, — захохотал владелец замка.

Смех его показался мне неуместным, и потому прозвучал зловещим предупреждением. Я вдруг почувствовала, как возмущение мое перекрывает отчаяние и рвется наружу. Я с трудом поднялась. Дон Альфонсо поддерживал меня.

— Дон Ордоньо! — гордо заявила я. — Вы требовали от меня правды. Правду я и попыталась донести до вас, какой бы невероятной она ни выглядела. И, коли я выполняла ваше требование, вряд ли можно упрекать меня в откровенности.

Падре Эстебан как-то подозрительно насторожился, внимательно прислушиваясь к моим словам. Дон Ордоньо поднялся мне навстречу, но я не дала ему возразить и продолжила:

— Дон Ордоньо, я очень благодарна вам за теплый прием в первые дни моего пребывания в вашем доме. Это помогло мне в очень трудную минуту. Поверьте, немыслимо тяжело осознать, что ты находишься не только не дома, и даже не за тысячу миль от дома, а за тысячу лет. Это непросто принять, еще страшней понять то, что с этим надо примириться. Так вот вся ваша семья мне очень помогла. Я не смею осуждать вас за то, что вы все же не поверили мне. Но я прошу не унижать меня больше побоями. А так как попасть обратно в свое время я теперь вряд ли сумею, а жить в вашем для меня невыносимо, не лучше ли сразу со всем покончить и просто убить меня?

Молодой хозяин грубо и больно вцепился в мой локоть и рывком посадил меня на стул, прошипев:

— Молчи!

— Нет, не буду, — и я снова с усилием поднялась, превозмогая боль. — Я прошу вас убить меня, но я умоляю вас не трогать моего брата, ибо он имеет очень важную миссию перед Господом и, боюсь, что вы навлечете на себя гнев Божий.

— Молчи, девчонка! — рявкнул святой отец с досадой. — Что ты понимаешь в гневе Господнем?

— Не волнуйся, Элена, — пророкотал хозяин, — мы решим твою судьбу и очень скоро. И очень скоро ты за свои деяния будешь держать ответ перед Всевышним, и брат твой тоже сможет там же выполнить свою миссию перед Господом, как ты совершенно верно отметила.