Сантрелья

Мужчины обожают политику. Безусловно, в конечном счете, именно политика и формирует историю вкупе со многими другими факторами. Но при всей моей любви к истории, политику я не любила. И я поймала себя на мысли, что изучать историю халифата мне было интересно, а "кухонный" разговор о глупостях сильных мира сего меня раздражал. Во все времена простые люди перемывали кости своим правителям в стенах своих домов в качестве застольной светской беседы. Я попробовала заинтересоваться рассказом хозяина, убедив себя, что это как никак уже история, а я все же историк. И потом, участие в беседе отвлекло бы меня от тревожной думы об участи Святогора. И я встряла в разговор:

— Он и теперь правит?

Хайме сначала развеселился, а потом вдруг нахмурился:

— Нет. Санчуэло, очевидно, осознавал неправомерность своих претензий на престол. И он не придумал ничего лучше, как снискать себе славу, подобно той, что пользовались его предшественники-диктаторы. Он решил доказать всем свою значимость, осуществив победоносный военный поход на христиан. Да не куда-нибудь, а в королевство Леон, что далеко на севере, в горах. Да не когда-нибудь, а немедленно, зимой. Но доказал он лишь свою глупость. А мы теперь расплачиваемся за нее смутой и бедами в халифате.

Еврей погрустнел и задумался.

— Он потерпел поражение? — подстегивала я свое вялое любопытство.

— Хуже. Он отправился в поход зимой, не обращая внимания на непогоду. С трудом, по непроходимым дорогам, замерзая, промокая, погибая, войско Санчоля доплелось до горных отрогов Леона, где и застряло, встретившись с непролазными снегами вместо неприятеля. И отступило в плачевном состоянии к Толайтоле.

— Он и сейчас здесь? — вновь задала я глупый вопрос, вызванный тем, что я не очень вникала в уже упомянутые евреем факты.

Но Хайме не заметил неуместности моего вопроса, погрузился в раздумья: его, видимо, всерьез тревожила судьба его страны и его собственная. Он рассеянно покачал головой:

— Нет. Его уже несколько месяцев нет в живых. Он поплатился сполна и за свое тщеславие и за свою глупость.

— А что же случилось? — заволновался Коля.

— Здесь, в Толайтоле, Санчуэло разрешил своему войску расслабиться. И сам предался развлечениям, ведь в поход он тащил за собой даже свой гарем.

Мы с братом недоуменно переглянулись. Еврей кивнул, невесело усмехнулся и продолжил:

— Но он рассчитывал, что весной он все же вновь двинется на христиан, и на сей раз победа, несомненно, будет за ним, что позволит ему с триумфом возвратиться в Кордову. Однако, в Кордове тем временем недовольство потомками Аль-Мансура и возмущение по поводу нового наследника престола вылилось в настоящее восстание. Омейяды не могли и не хотели мириться с тем, что следующим халифом сделается безродный выскочка. А возглавил выступление принц из Омейядов — Мохаммед ибн Абд-Аль-Чаббар.

— Принц? Брат Хишама? — уточнила я.

— Нет-нет. Один из многочисленных правнуков Абд-Аль-Рахмана Аль-Назира Третьего, — поправил Хайме.

— Абдеррахмана?! — вскрикнула я, будто ошпаренная дорогим сердцу именем.

Мужчины встревоженно воззрились на меня.

— Абдеррахмана все еще нет, — прошептала я испуганно. — Наверное, все-таки с ним что-то случилось.

— Ты жена его? — в лоб спросил еврей.

От неожиданности я густо покраснела, и — ком в горле не позволил мне издать ни звука — я лишь отрицательно помотала головой.

— Ты любишь его? — не то спросил, не то констатировал Хайме печально и налил вина в мой кубок. — Выпей это.

— Вы хотите споить меня! — возмутилась я.

— Это единственное, чем я могу сейчас облегчить твои страдания, — признался он. — Вино дает забвение.

Я повиновалась и, сделав несколько глотков, пробормотала:

— Простите, я прервала вас. Продолжайте, пожалуйста.

— Узнав о восстании, Санчуэло отдал приказ идти на Кордову с усмирительно-карательной экспедицией. И вскоре выступил в поход. Но до Кордовы бедолага добрался практически в полном одиночестве, — еврей захихикал. — Говорят, даже его наложницы разбежались. А многие берберы, изменившие Санчолю и в трудную минуту оставившие его, возвратились в Толайтолу и, пользуясь неспокойным положением в халифате, объявили себя гарантами порядка в городе и мстителями за Санчоля.

— Почему мстителями? — изумились мы с Колей.

— Этот незадачливый отпрыск Аль-Мансура весной, когда достиг Кордовы, был убит Аль-Чаббаром.

— И берберы так с тех пор и хозяйничают в городе?

— Представляя собой военную силу, они держат весь город в страхе: грабят мирных жителей, обижают евреев, оскверняют синагоги, препятствуют деловой жизни города, установили огромные пошлины с торговли, причем плата вносится и в самом городе, и при въезде сюда, и при выезде отсюда…

— Рэкет! — хором отреагировали мы с братом.

— Стало трудно и жить и работать. Но и в самой Кордове дела не лучше, — вздохнул еврей. — Однако я утомил вас своей бо-товней. Располагайтесь на отдых. Утро вечера мудренее. Надеюсь, все же к утру Абдеррахман вернется. Я не верю в его…, — он запнулся.

— Гибель? — подхватила я.