Сантрелья

Коля потерял покой. Он подозрительно озирался, щупал стены, внимательно осматривал пол и потолок. Пол, выложенный мраморными плитами, переливался кварцевыми прожилками. Очертания дверных проемов, соединявших комнаты павильона, напоминали купола православных церквей. Потолки залов поражали разнообразием. Самое просторное помещение завершалось кружевными сводами; в маленьких квадратных комнатках отделкой потолка служили мраморные подтеки наподобие светящихся пещерных сталактитов; на перевернутую лодку из темного дерева, инкрустированного перламутровыми пластинами и орнаментом из различных древесных пород, походил потолок небольших проходных залов-коридоров. Подобные своды я уже видела в севильском Алькасаре и в Альгамбре во время своего первого путешествия по Испании. Только дворцы эти были гораздо более поздней постройки, что свидетельствовало о первоначальности замысла и искусства мастеров, создателей Мадинат Аль-Сахры.

Скромность обстановки всех помещений павильона, состоявшей лишь из небольших письменных столиков и маленьких изящных курси по углам, выдавала учебное его предназначение. Пол частично покрывали мягкие пестрые, красочные коврики, и лишь в одной из комнат находился восточный диван с круглыми удлиненными валиками. Стены кое-где были выложены керамической плиткой ярких причудливых расцветок, а при входе в маленькой нише прелестный эмалированный флакончик для благовоний распространял в каждой комнате свой аромат — то чуть дурманящий, то будоражащий, то бодрящий, то просто успокаивающий.

Однако, ни учеников, ни их наставников мы не увидели. Мы встретили лишь несколько человек, по всей вероятности, слуг, приставленных угождать нам и следить за нашим поведением. Мы с любопытством глазели на непривычную обстановку и как бы невзначай внимательно рассматривали все вокруг. Но ничего, совершенно ничего: ни в стенах, ни в нишах, ни в мебели, ни на потолке, ни на полу, — ни в малейшей, пусть даже скрытой форме, не напоминало собой святыню, цель нашего путешествия. Она могла либо скрываться в тайнике в стене, либо вообще находилась в другом месте. Святогор утверждал, что за семь лет его отсутствия в этом павильоне ничего не изменилось.

Коля выглядел озадаченным.

— Я устал и вернусь в первый зал. Там, наблюдая за струйками воды в фонтанчике, я постараюсь успокоиться и поразмышлять, — шепнул он и исчез в ажурной арке.

Я, признаться, тоже утомилась и устроилась с ногами на диване. Святогор погрузился в свои мысли. Вид его выдавал столь непривычное для него состояние, как растерянность, и печаль. Я не осмеливалась нарушить его молчание, боясь спугнуть важные воспоминания. Наконец, он уселся на пол по-турецки, поднял на меня взгляд и грустно улыбнулся:

— Здесь все очень изменилось. Нет, не в обстановке, а в атмосфере. Раньше эти комнаты наполнялись шумом, спорами, зубрежкой. Здесь всегда кипела учебная жизнь. А теперь здесь пустота. Видимо, новому халифу-узурпатору совсем не до наук и искусств. Помнится, Аль-Мансур очень поощрял эти занятия, очевидно, осознавая их важность для величия халифата. Его сын, Абд-Аль-Малик, говорят, еще больше внимания уделял знаниям. Да-а, и куда же все подевалось?

Он тяжело вздохнул, вдруг резко встал и шагнул ко мне, воскликнув: "Елена!" Глаза его возбужденно блестели, и я почувствовала, что являюсь для него в эту минуту единственным утешением и опорой, а, возможно, и смыслом жизни. Но эти стены имели уши, и за нами явно наблюдали.

— Тсс! — остановила я его порыв, беззвучно шевельнув губами.

— Пойдем, Гелен, я покажу тебе сад, — нарочито громко предложил Святогор.

Я нехотя поднялась с дивана, и мы вышли во внутренний дворик, просторный, как сад, с цветниками, кустами и даже тенистыми деревьями. Хрустальными струями переливались несколько маленьких фонтанчиков, а внутри их кольца, в центре, манящим зеленым кругом густо посаженного и аккуратно подстриженного кустарника расположился лабиринт.

— Ты права, родная моя, — прошептал Святогор, — в павильоне мы, подобно рыбкам в прозрачном водоеме. К тому же практически все арабы мало-мальски образованы и понимают латынь, кастильский и другие христианские наречия.

Я предложила присесть на каменную скамейку: ноги плохо держали меня, — но мой спутник потащил меня к лабиринту, заговорщическим шепотом объяснив мне, что там мы точно будем одни, и нас никто не услышит. Я повиновалась, и мы безрассудно нырнули в запутанную гущу кустарника. Святогор уверенно поворачивал то влево, то вправо, а я послушно плелась за ним.