Сантрелья

Долго размышлял дон Ордоньо над моими признаньями — и ругал меня, и проклинал меня, и журил меня, и жалел меня. То смеялся надо мной как над малым дитем, то грозился в темницу заточить меня, то кричал, что отправит на войну меня, то пытался уломать меня уговорами и посулами. Призывал на помощь сына дона Альфонсо, и гнев божий обещал обрушить на меня чрез молитвы падре Эстебана. Непреклонен я остался и промолвил лишь, что на все есть воля Божия. Наконец, он дал свое согласие, и уход мой торжественно отмечен был, и пред тем, как я покинул Аструм-Санктум, посвятил он все же меня в рыцари.

Со слезами благодарности простился я со всеми замка обитателями. Передал я некоторые книги ценные из библиотеки моей дону Ордоньо в дар и по книге его детям подарил. Самые же дорогие сердцу фолианты мои я с вещами упаковал. Взял с собою я труды древних философов, книги по медицине и астрономии, поэзию арабскую, Коран и Священное писание.

Перед уходом со слугою моим верным мы проверили святилище мое в подземелии. Святыня оставалась на месте. Да сохранится она здесь на столетья! Закрыл я прочно храм мой негласный, уверился, что тайной для всех он пребудет.

Господин мой снабдил меня деньгами, святой отец благословил на путь дальний. И ранней весною покинули мы с Сулейманом замок, десять лет служивший нам домом, и пустились в странствие далекое".

Глава сорок седьмая ВСТРЕЧА

О, дай мне только миг, но в жизни, не во сне, Чтоб мог я стать огнем или сгореть в огне!

Иннокентий Анненский

Через день мы с Николаем и Рахмановым вылетели из Мадрида. Я с удивлением обнаружила, что многое в этом мире воспринимала теперь по-новому. Я как будто смотрела на привычные мне вещи глазами Святогора, представляя, например, что бы он чувствовал при взлете самолета. И улыбнулась.

— Вы, вероятно, предвкушаете возвращение домой? — заметил мою улыбку Рахманов.

— Домой я хочу. Но думала я о другом.

И почему меня тянуло говорить ему правду? Куда проще было бы признать, что улыбалась, думая о доме и близких. Он из деликатности не стал уточнять, где все же витали мои мысли. И я призналась сама:

— Я вспоминала прошлое, из которого мы вернулись.

— Значит, о нем у вас остались приятные воспоминания?

— Да.

— А я тем более вспоминаю о нем с благодарностью, — добавил Коля. — Нам с Еленой как историкам было чрезвычайно познавательно побывать в одиннадцатом веке, да еще в такой стране, как Испания. Мы будто посетили сразу две страны: два мира — христианский и мусульманский.

— Вам удалось вчера побеседовать с археологами? — поинтересовался Владимир.

— О да! — обрадовался Коля. — Владимир, испанцы сказали мне, что и вы успели познакомиться с ними, и даже предложили им свою помощь. Вы тоже археолог?

— Нет, что вы, — рассмеялся Рахманов.

— А чем вы занимаетесь, если не секрет? — полюбопытствовала я. — Мы ничего не знаем о своем спасителе.

— Ну что вы, какой я спаситель? И, конечно, никакого секрета нет. Я режиссер-документалист.

— Как интересно! — вскричала я. — А какое же у вас образование?

— Вообще-то у меня два образования. Изначально я технарь, инженер. А позже я закончил ВГИК, режиссуру. — Он усмехнулся: — Видите ли, на нас Рахмановых лежит определенная печать. Этот далекий предок, завещавший нам рукопись, был, очевидно, человеком незаурядным и очень образованным.

— Это точно, — подтвердил Николай.

Я застыла, ни жива, ни мертва, силилась не изображать на своем лице ничего, кроме праздного интереса.

— Тьфу! Я же совсем забыл, что вы знакомы с ним лично! — засмеялся Владимир. — Так вот ни одного своего наследника не оставил он равнодушным. Каждый стремился достичь чего-то в жизни, прежде всего, получить хорошее образование и как-то расширить рамки своего мироощущения.

— А один из вас даже пытался искать Тартесс, — вставил брат.

— Правда? Этого я не знал.

И Николай рассказал о путешественнике Рахманове, который в середине девятнадцатого века взбаламутил испанскую прессу тем, что знает, где хранится тайна Тартесса, и благодаря которому мы и обнаружили Сантрелью.

— Что ж, это только подтверждает, что рукопись заражает всех, кто ее серьезно читает, — покачал головой Владимир. — Дед мой, например, был историком-арабистом. Отец мой — врач, но у него есть хобби. Он страстно увлекается древнерусским язычеством. Я с детства тянулся к точным наукам и считал, что овладение научно-техническими достижениями и откроет для меня мир новых знаний. Но я очень интересовался историей своего предка, изучал историю Испании, побывал на Волге, в Новгороде Великом. Однако, меня все больше влекли те области знаний, которыми владел Святогор: и философия, и медицина, и астрономия. Но я не Святогор. Все познать мне не под силу. Представляя, как я общаюсь с людьми науки, попадаю в их святая святых, окунаюсь в их мир, я вдруг осознал, что могу снимать фильмы о них.

— Так вы предложили археологам снять о них фильм? — догадался Николай.