Сапер

Кашляя и протирая глаза, я отошел в сторону. Кто-то потащил меня за рукав и буквально впихнул в щель. Когда я вновь смог смотреть на белый свет, то обнаружил рядом с собой политрука Певцова. Совсем недалеко от нас грохотали взрывы.

— Очухался, Петр Николаевич? — спросил он, помогая мне отряхнуться. — Глянь, на излете, видать, осколок летел, — подал он мне неправильной формы кусочек металла. — В ремне застрял. Будет память тебе. Ну всё, некогда басни рассказывать. Немцы опять поперли. Давай тогда на левый фланг, в распоряжение комроты Данилова, там воевать будешь.

Я только кивнул и, схватив «мосинку», которую мне дал Певцов, да насыпав по карманам патронов от него же, мелкими перебежками понесся к окопам левого фланга. Снаряды падали не так уж и часто, пара-тройка в минуту, но слишком уж вразнобой, угадать ни время, ни место падения нельзя было никак.

Я вкатился в окоп как раз вовремя: немцы пошли в атаку. Видать, решили поквитаться за вчерашнее непотребство. Данилов командовал где-то вдалеке, махнул мне рукой из-за поворота хода сообщения, мол, сиди пока на месте, и скрылся. Бумкали пушки, такое же добро, что мы подпортили ночью, 75 мм. Наверное, поначалу несколько раз из гаубицы пальнули, а сейчас только эти остались. Пулеметные позиции переоборудовали в других местах, это и к бабушке не ходи. Да и что мне с моей мосинкой те пулеметные позиции? Вон, передо мной мои цели, уже метров четыреста осталось, а то и меньше, карабины в руках видны. Поставил прицельную планку на три сотни и начал. Попадал ли по тем, в кого целился? Так это только в книжках герои знают, а тут знай себе: целься, да стреляй. Серые фигурки падали, это да. Хорошо ложились, обильно. Это я видел. В какой-то момент, уже метров двести оставалось, немцы не выдержали и повернули. Кто-то там у них свистнул дважды, дескать, хватит, отступаем, и фашисты начали отходить. И почему атаковали без техники? Даже непривычно как-то. Понадеялись на артналет? Я посмотрел в небо. Но там было пусто – пикировщиков не наблюдалось.

На контратаку у нас ни сил, ни средств не осталось. Отбились – и хорошо. А на правом фланге стрельба продолжалась, да весьма обильно. Но стихло и там. Может, немцы покрепче были. Или свистнуть никого не осталось, и так бывает.

Я вылез из окопа и пробежался вдоль позиций. Бори здесь не было. Ладно, найду поганца, на самом деле мест, чтобы надежно спрятаться, в округе не очень много. Еще раз бросив взгляд вдоль окопов, пошел к правофланговым, удивляясь тишине после боя. Не знаю, кто и как, а я к этому привыкнуть никак не могу. Вот только что всё гремело и свистело, рвались снаряды, мины, кричали и стонали побитые – и будто не было ничего. Раненых утащили, пушки замолчали, птички обратно зачирикали. Вот бы всегда так…

Но до окопов я не дошел. Встретил по дороге лейтенанта Гришу.

— Ну что, Пётр Николаевич, отстрелялись вроде? — спросил он, отряхивая фуражку.

— Похоже на то. Слушай, ты не видел там Борю, санитара нашего, моего роста, чуб темный, волнистый?

— Уши торчат немного? — уточнил Гриша, открывая вытащенный из кармана кисет.

— Есть такое, — припомнил я.

— А на кой, извини, он тебе нужен? Если не секрет, конечно? — Гриша как-то странно прищурился.

— Да хотел пару вопросов задать, — ответил я. — Понимаешь, — добавил я потише, — похоже, он там особисту что-то напел про Веру, ну, я рассказывал, военврач из медсанбата? — Гриша кивнул, мол, как не помнить. — Так что хочется в глаза ему посмотреть.

— Не получится, — облегченно вздохнул Гриша, послюнявив скрученную самокрутку. — Ничего он тебе не расскажет, — и в ответ на мой немой вопрос добавил: — Там у нас немец местами в первую линию ворвался, сам понимаешь, действовать надо быстро и всем сразу. А это, — сплюнул он, затянувшись, — начало визжать, мол, сдавайтесь, немец силён. А тут натуральный дурдом кругом. Как там у Толстого? «Смешались в кучу кони, люди…». Короче, не до политинформации, сам понимаешь. Ну я его успокоил по-быстрому. Сейчас похоронная команда прикопает.

— Пердеть его в монокль!!! — выругался бы сильнее, но в голову пришло только это.

— Что? — недоуменно посмотрел на меня Гриша. — Таких оборотов я не слышал, Николаич.

— Я удивлен, — объяснил я. — Очень. Парень, конечно, напрашивался. Но чтобы так быстро…

— А причем тут пердеть и монокль? — лейтенант даже рот открыл – так поразился.

— Пердимонокль по-французски – потерял монокль, — пояснил я. — Вроде как крайняя степень удивления. Когда бровь поднимается, и монокль падает на цепочке.

— А ты это откуда знаешь? Вроде на тех, кто по-французски балакал, не похож, — заметил Григорий.

— В школе учил. Немного, — уточнять, что это была школа жизни – тюрьма, я опять не стал.

— Гля, запомню, — усмехнулся Гриша. — Это ж надо, вроде и культурно, а как звучит!

Рядом с нами пронесли носилки, шли с того же правого фланга. Я их и заметил краем глаза, стоял лицом к Грише. Но меня позвали:

— Тащ старший лейтенант! Пётр Николаевич!