— Да, товарищ болитрук, — бодро ответил Ильяз. Видать, понял, что можно отмазаться, а то спросят, чего не знает — и получай. Кто-то прыснул.
— Продолжайте, товарищ Соловьев, — нахмурился политрук.
— Как известно всем, — уверенно начал я, глядя в глаза политработнику, — товарищ Сталин в своей речи сравнил эту войну с такой же, которую вел наш народ против французских захватчиков в 1812 года, а также прямо говорит о ней как об отечественной. Трижды, — добавил я. — Также Иосиф Виссарионович вполне справедливо называет войну великой, так как ее ведет великий советский народ…
Политрук явно охреневал. Я сыпал цитатами из речи Сталина, которые он проверить не мог — не станет же он меня останавливать для того, чтобы свериться с источником. В голове у него крутились какие-то винтики, он прикидывал, что будет, запусти он эту бодягу. Скорее всего ничего, но кто ж его знает. Он чуть не пропустил концовку моего доклада.
— …Вот товарищ Ахметшин и сомневается, писать об этом предложении в «Правду» или в «Красную звезду»? Может, сразу товарищу Сталину?
— О чем писать-то? — политрук все еще находился в прострации.
— Чтобы дать название войне, — терпеливо объяснил я.
— Какое?
— Как какое? Великая отечественная война советского народа. Короткий вариант — просто Великая отечественная.
***
«Выставка» Голиафа прошла на высшем уровне. Хоть и подготовили впопыхах, за несколько часов, но понравилось всем. Были и Кирпонос, и Тупиков, ну, и начальники разведки и саперных служб фронта и армий. Разглядывали долго. Потребовали завести машинку, поездить по залу. Голдович, какой-то забегавшийся, уставший, посмотрел, хмыкнул, потом подошел ко мне:
— Правду говорят про тебя, Соловьев, что везучий ты. Куда ни полезешь, а даже в выгребной яме золото найдешь. Шел бы ко мне, что ты здесь забыл? У нас хоть настоящим делом заниматься будешь.
— Александр Иванович, вы сами-то как думаете, отпустят меня?
— Ладно, Соловьев, надумаешь, приходи. Я тебя не забуду, — он мне руку. — Бывай.
Тупиков с саперами полез внутрь «Голиафа», а Кирпонос отвел меня в сторону:
— Эту сухопутную торпеду надо в Москву везти. Пусть наши спецы тоже такую сделают. По образцу.
— Можно лучше, товарищ генерал.
— Это как же?
— Немцы поставили внутрь маленькую электрическую батарею. Запаса хода нет совсем. Надо на бензиновом двигателе делать. И тогда она тротила возьмет больше с собой.
— Ладно, подумаем, — комфронта снял фуражку, вытер лоб платком, потом, будто вспомнив что-то, посмотрел на меня. — Вот еще что. Тут ко мне из политотдела подходили. Что это за история с письмом к Сталину? Что вы лезете не в свое дело? Работы мало? Так я нагружу побольше! Рассказывай, а то эти, — мотнул он головой в ту сторону, где, наверное, должен находиться политотдел, — кружева только плести горазды.
— Я тут стихи прочитал. В Красной Звезде. Священная война.
— Времени, значит, и на стихи хватает, — буркнул комфронта. — Да, помню, как там…, — Кирпонос задумался припоминая. — Вставай, страна огромная? Эти?
— Точно! Подумал, что хорошая песня выйдет.
— Какие еще песни? Ты военный или артист театра? — комфронта начал закипать. — Петр Николаевич, что ты кругами ходишь? Чётче излагай! Что за письмо? Зачем вы какие-то приключения вечно выискиваете?
— Так я ж про это и говорю. Хочу объяснить. Но священная война — это какой-то поповский термин. Лучше звучит Великая война. Тем более товарищ Сталин уже употреблял это слово в своей речи. Как и отечественная. А что если соединить?
Кирпонос пожевал губами, вздохнул.
— Вот не стоит сейчас к нему лезть с этим… Иосиф Виссарионыч и так на нас зол за предложение отвести войска на левый берег. Еле пробили эвакуацию гражданских из Киева… Хотя, с другой стороны… ладно, — комфронта махнул рукой. — Пиши. Может, и выгорит. Сам и отдашь.
— Это как? — удивился я.
— А вот так, — улыбнулся Михаил Петрович. — Вызывают тебя в Москву. На награждение.
Будь моя воля, я бы сейчас станцевал лезгинку. Я увижу Веру! Вот это дело хорошее!
— Сдержал, значит, слово Берия?
— Сдержал. Заодно и Голиаф этот отвезешь.
— Я там представление на разведчиков набросал. Посмотрите?
— Обязательно. За такое награждать надо, сомнений никаких нет.
Если честно, я там и на Васю Харченко с его ребятами представление написал. И сразу за разведчиками в папочку положил. Может, их родным полегче будет. Эх, какой парень пропал!
***
Спец по маскировке появился на следующий день. Невзрачный с виду старший сержант, лет тридцати, с какими-то мышиного цвета волосами, немного сутулый. Говорят, посмотришь — и забудешь. Единственное, что в нем запоминалось — кисти рук. Они будто были приклеены к его телу от кого-то другого — с красивыми длинными пальцами, крупными, чуть не круглыми ногтями. Несмотря на кажущуюся внешне слабость, сила в них была немалая. Это я понял, когда он пожал мне руку. Такое чувство было, что мою кисть аккуратно, чтобы не раздавить, взяли в тиски и так же бережно отпустили.