Очнулся от того, что мне на лицо капали редкие капли дождя. Просто падали. И я сквозь тошноту и головокружение зачем-то попытался угадать, куда же упадет следующая. Не получилось, вместо загаданного лба капля щелкнула прямо по кончику носа. И тут где-то вдалеке взревели моторы. Первый звук, который я услышал. Кажется, мотоциклы. Два вроде. Или три? Не знаю, голова продолжала жить какой-то своей жизнью и слушаться меня пока не хотела. Я попытался двинуть рукой, сначала левой, потом правой, но со всех сторон я был зажат чем-то. Отодвигалось оно от меня с большим трудом. Почти никак. Ноги я чувствовал. Вот они как раз были посвободнее и я смог пошевелить обеими. И, самое главное, боли при этом не ощутил. Будем надеяться, что целы.
Прошло с полчаса, может, не знаю. Наверное, я опять отключился. Где-то сзади шумело, вроде кто-то ломился сквозь кусты. И ругались. К сожалению, по-немецки. Шли не таясь, громко переговариваясь между собой. Досталось от коллектива насколько я понял, фельдфебелю Майеру, который, толстая харя, остался возле мотоциклов, а бедные зольдатен вынуждены рвать тут в лесу форму, которую никто менять не собирается. Обычный трёп, я бы и внимания не обратил. Вот только шли эти гансики, скорее всего, по мою душу. Паскудно, да?
Судя по голосам, шли пятеро. Даже если я исхитрюсь вытащить руку с пистолетом из-под обломков, которыми меня придавило, то смогу уложить от силы парочку. Ну, это если они будут стоять как в кино и ждать, пока я уйму дрожь в руке и смогу прицелиться. Если повезет, то напоследок сам застрелюсь. Потому что к Герою Советского Союза они вряд ли воспылают большой любовью. Особенно, если найдут мой трофейный Парабеллум.
Вот только пистолета я нащупать никак не мог. Что-то врезалось мне в задницу, но я бы не поставил на оружие. Так что геройская перестрелка пока откладывается. Я всё же смог немного повернуться на бок, хотя до этого вроде не получалось даже вдохнуть поглубже. Опаньки, и правда, Парабеллум. Кобура, собака, никак не расстегивается, пальцы во что-то упираются. Сейчас, еще немного и всё получится. Ну же!
А немцы уже рядом. Похоже им сильно мешает разросшийся шиповник и лезть в него они не хотят. Самый умный предложил вытащить спичку, чтобы проигравший пробрался в одиночку и всё проверил. Надеявшегося на трофеи молодого подняли на смех, заверив, что на сувениры можно взять только маленький кусочек, остальное разбилось при падении с высоты.
Как говорят, инициатива имеет инициатора. Проиграл рядовой Кох, предложивший тянуть жребий. Под гогот камрадов он полез в кусты. А я в ту же секунду смог расстегнуть кобуру. Ладно, теперь пистолет. Он подавался по миллиметру буквально, еще и пальцы срывались. В одной из попыток я сорвал ноготь и еле сдержался, чтобы не закричать от боли.
А немец всё лез, молча, никак не реагируя на подначки своих товарищей. Только ветки трещали. И в конце концов вывалился на землю где-то сзади меня. Встал, помянул свинячье дерьмо и начал рассказывать, что он видит. Понимал я не всё, какой-то странный диалект, да еще и окончания слов глотает. Для такого горе-переводчика как я — сложновата задачка.
— Самолет, как и думали, всмятку. Ничего целого. Кабина зарылась в землю, ее не видно. Фюзеляж смят, крыло отвалилось. Вот один труп, этому грудь раздавило. Второй рядом, голова лопнула как тыква. Не, живой пока, — тут совсем близко щелкнул затвор и грохнул выстрел.
— Ты что там развоевался, Кох? — крикнули из-за кустов. — А то сейчас Майер прибежит, испугается. — немчики дружно заржали такому остроумию.
— Раненый, не жилец, — крикнул Кох, — ничего особого. А Майера вам, дурачки, бояться надо, до меня он не доберется, — немец закашлялся, долго, надсадно и с облегчением отхаркал в конце мокроту. Постоял, восстанавливая дыхание, и продолжил: — Груз разбросан, лезть в коробки и ящики нет никакого желания. Обмундирование, наверное. Вот еще труп.
Вот как раз в этот момент капля попала мне в глаз и я не выдержал, моргнул.
— Ты ранен? — тихо спросил немец. Голос шел прямо из-за моей головы, он успел подойти гораздо ближе, чем когда обходил самолет.
Я просто моргнул. Почему-то подумал, что сейчас смысла скрывать своё корявое знание немецкого нет. Чувствовал я себя донельзя беспомощным в этот момент. Обидно до слез было: только что этот гад обозвал меня трупом, перед этим спокойно грохнув моего товарища. И переживает, наверное, только из-за того, что винтовку чистить придется. Сволочь.
— Кох, ты с кем там разговариваешь? — вдруг крикнул кто-то из кучки ожидающих новостей.
— С твоей мамой, она говорит, что заждалась меня, — гоготнул немец. — Всё, я вылезаю. Пусть трофейная команда здесь корячится. Для нас ничего нет.
Что-то упало возле моего лица. Я скосил взгляд и увидел немецкий перевязочный пакет. Кох, бормоча что-то про то же самое свинячье дерьмо, полез назад в кусты.