Сапфир

Судя по взгляду, который он бросил на нее, ему стало любопытно, но он хранил молчание.

Она сняла руку с его плеча – ей не хотелось прибегать к каким-либо уловкам, которые могли повлиять на него, – и посмотрела ему в лицо.

– Уилл, я знаю вас совсем недолго, но мне кажется, что мы становимся хорошими друзьями.

Он улыбнулся открытой мальчишеской улыбкой:

– Я рад это слышать. Мне тоже так кажется. Регина смотрела на пенный след, тянущийся за пароходом, – его белизна четко выделялась на синей воде. А она все не могла найти нужные слова.

– Возможно, вам перестанет это казаться, когда вы услышите то, что я вам скажу. Но я считаю, что обязана сказать.

Он смотрел на нее, не говоря ни слова, и ждал. Она сделала глубокий вдох.

– Уилл, я не вдова, как я вам сказала. На самом деле я никогда не была замужем.

Он пошевелился, как бы собираясь что-то сказать, но она подняла руку:

– Подождите, это еще не все. Еще я ношу под сердцем дитя.

Как это ни трудно было, она заставила себя встретиться с ним глазами. И удивилась, обнаружив, что он не выказал почти никакой реакции.

– Полагаю, что отец – этот ирландец, Макбрайд?

Она молча кивнула, пытаясь прочесть по его глазам, что он чувствует в эту минуту.

– И он отказался поступить как должно и жениться на вас?

Она вскинула голову.

– Я никогда бы не вышла за него!

– Мне кажется, что леди чересчур строптива, – сухо проговорил он. – Во всяком случае, моих чувств к вам это не меняет. Вряд ли вы первая, с кем произошли такие вещи.

– Значит, вы не удивлены? И не шокированы?

– Удивлен – да. Шокирован – нет. Я слишком много ездил по свету и навидался всякого, чтобы быть скованным викторианской моралью. Все мы совершаем ошибки – и мужчины, и женщины, но именно женщинам приходится расплачиваться за подобную недальновидность в оценке человека. Это несправедливо, но кто же говорит, что мир справедлив? – И он мягко улыбнулся, взяв ее за руку.

Слезы благодарности застлали Регине глаза.

– Вы чуткий и умный человек, Уильям Лоуген.

– Я не уверен, что я как-то особенно умен, – уныло отозвался он. – Я полагаю, что скорее это объясняется чувствами, которые я к вам питаю, дорогая Регина.

Он поднес ее руку к губам, и Регина почувствовала, что ноги у нее слабеют от радости. Она сохранила дружбу Уилла!

Глава 13

Нью-Йорк грохотал. Во всяком случае, так показалось Регине.

Хотя Лондон и был одним из крупнейших городов мира, по сравнению с Нью-Йорком он казался спокойным. В Лондоне улицы не так запружены людьми и транспортом, и если там и случалось увидеть толпу, то толпа эта была упорядоченная. Здесь же повсюду царили беспорядок, гам и шум. Тренькали трамвайные звонки; сновали экипажи; уличные торговцы выкрикивали слова рекламы своего товара. На лондонских улицах автомобили встречались достаточно редко, в Нью-Йорке же их было бесконечное множество – ревели моторы, гудели рожки.

Все это подавляло, но в то же время и бодрило, наполняло душу особым волнением.

Были и другие отличия – более высокие здания, залитые огнями уже с раннего вечера; люди в Лондоне, особенно в приличных деловых кварталах, одевались строго, а в Нью-Йорке в пределах одного квартала можно было встретить людей в самых разнообразных и немыслимых одеяниях. Повсюду шныряли уличные мальчишки, играющие прямо на мостовой и постоянно рискующие попасть под автомобиль или под конку – трамвай на конной тяге, – либо просто под экипаж или повозку.

Президентом в это время был Теодор Рузвельт, занявший свой пост в 1901 году, после того как был убит президент Мак-Кинли. Пережив родовые муки промышленной революции, страна процветала; самым ходовым словечком было «здорово», в Нью-Йорке повсюду звучала песенка «Сегодня в Старом городе будет горячо». Дерзкая мелодия этой песенки, любимой президентом Рузвельтом, казалась Регине выражением духа этого города.

Стояла осень, листья на деревьях Центрального парка начинали желтеть, ночи были прохладные.

Регина и Петер Мондрэн устроились в маленькой гостинице неподалеку от Юнион-сквер. Отношения между ними наладились, по крайней мере так было сейчас. Она припомнила разговор, состоявшийся между ними перед тем, как пароход вошел в доки.

– Если хотите, Петер, можете вернуться в Англию на первом же удобном корабле. Я оплачу вам дорогу. Чувствую, что я должна это сделать.

– Вы больше не хотите, чтобы я работал на вас? – спросил он. Со времени той сцены у каюты Мондрэн оставался холодным и отчужденным, но теперь он смотрел на нее, не скрывая боли. Регина так и не поняла, настоящей или притворной.

– Конечно, я хочу, чтобы вы работали у меня. Ваш редкостный талант просто необходим мне. Но с вашей ревностью, Петер, я никогда не примирюсь. Я сама себе хозяйка, и моя личная жизнь – это мое, только мое. – Она помолчала. – И я не собираюсь мириться с этой вашей ревностью.

Он удрученно опустил голову, но Бог знает, притворяется он или нет.

– Я был не прав, Регина, и прекрасно это понимаю. А случилось это потому, что я вас люблю…

– Тогда вам следует понять еще кое-что. Эта любовь никогда ни к чему не приведет.

– Да, я это знаю.