Сапфир

Пока готовили заказ и пока ее спутник разговаривал с кем-то по телефону, Лана думала о том, что едва ли теперь забудет о том, что Марио — мужчина. Уж точно не после поездки на мотоцикле, во время которой ее пальцы все-таки пробежались по каменному прессу. Конечно же, не специально — просто светофоры, просто покачивание взад-вперед тел, — но этих моментов с лихвой хватило, чтобы понять: кубики там есть. А еще он пах — Марио. Умопомрачительно. Не то лосьоном, не то парфюмом, и, пока неслись мимо улицы и пляжи, ей не единожды хотелось уткнуться носом в широкую спину и вдыхать, вдыхать, вдыхать… Совершенно неуместное желание. Вероятно, в прошлом подобного не случалось, так как смущение при этом зашкаливало. В общем, совет «не воспринимайте меня мужчиной» более серьезно не рассматривался. Как следовать ему, когда перед тобой сидит живой горячий человек из мышц, сверкает темными глазами, играет, как океан бликами, неуловимой улыбкой и заказывает блюда «на двоих»? Резкие чувственные губы, нос с едва заметной горбинкой, спадающие на лоб пряди завивающейся челки, широкие брови, щетина. Наверное, сегодня неестественно жарко из-за погоды, и почему-то совсем не вовремя стих ветер…

Когда официант появился вновь — а вместе с ним и тарелки, — Лана оборвала ушедший в сторону процесс мышления — «они просто работают вместе. Секундная дурь. Зашкалило» — и тряхнула головой. Все, собралась. Флирт на работе — это непрофессионально.

Взялись за вилки.

Стартер из моллюсков под соусом имел тонкий изысканный шлейф моря, лайма и перца, и с минуту за столом царило молчание: звон вилок о фарфор, шорох салфеток, поскрипывание стульев.

— Нравится?

— Очень.

— Кстати, могу я попросить вас называть меня Мо?

— Почему?

— Потому что имя Марио мне не по вкусу.

От удивления Лана забыла про еду.

— Не по вкусу? Но ведь очень красивое имя.

— Мне так не кажется.

— А как вам кажется?

— Мне кажется, что этим именем нужно называть жиголо. Сладкоголосых лживых ребят, увивающихся за состоятельными дамами и живущих за их счет.

— Вы сумасшедший? Мне кажется, что Марио — это как океан. Осколки зеркал, солнечные блики, лето. Терпкий вкус винограда, хрусталь бокала с вином, южный ветер, элегантность и бесконечная свобода.

От последнего слова собеседник почему-то нахмурился, на неуловимый момент потемнел лицом. Кажется, Лану занесло.

— Простите, Мо — так Мо, — пауза. — А почему, собственно, «Мо»?

— Это первая и последняя буквы от Марио.

— А Марио точно нельзя?

На мужском лице вновь возникла тень улыбки — чуть удивленной и укоризненной.

— Южный ветер? Виноград? Ладно, называйте. И, наверное, нам стоит перейти на «ты». Все-таки две недели работать бок о бок, встречаться, проводить время. Согласны?

— Согласна.

Две недели встреч. Принесли основное блюдо — жареную рыбу с золотистой корочкой и спиралью из водорослей в обрамление из мидий; Лана вдруг поймала себя на мысли, что ей не терпится увидеть камни.

Они обедали; гудел вокруг полдень.

Говорили о разном: о его прошлом бизнесе, о любви к морским прогулкам, о том, что она еще не определилась, кем хочет стать, — нет, даже не близко. Наверное, требовалось время. Лана интересовалась деталями процесса погружения в замедленное время, и Марио отвечал, что не уверен, что знает эти самые детали. Что им придется шаг за шагом постигать его вместе — ей описывать ощущения, ему, основываясь на ее словах, анализировать происходящее. Они научатся — должны научиться. Потому что время — его не так много, и нужно обязательно успеть…

Когда речь заходила о времени, Марио делался иным — не понятным человеком с затаившейся на губах улыбкой, галантным кавалером в баре и лихим мотоциклистом на дороге, — но кем-то чужим и далеким. Смотрел в сторону, на проспект и, кажется, не видел его. Отстранялся от всего — от вкуса еды, от шума города, от нее, — и Лане становилось все яснее, что время — элемент критический. Что, если упустить некий определенный момент и совершить в конечном итоге неверный выбор, то случится…

Что? Она не знала. Не уверена, что хотела знать, и тяготилась налетом печали, трогавшим время от времени лицо собеседника. Боялась оказаться виноватой, подвести.

— Я сделаю все, что смогу.

— Я знаю.

— Как тебе десерт?

— Очень вкусно, спасибо.

Марио смотрел на грушу в шоколаде, тонущую в ореховой пене, и не видел ее. А ей, Лане, хотелось, чтобы его лицо вновь ожило, чтобы зажглись глаза. Что-то неправильно было в трогавшей Мо тоске, что-то неуловимо тревожное, словно тень от облака на ясном бескрайнем небосводе, — тень там, где ее быть не должно. Иногда в его карих глазах плясали веселые огоньки — жизнелюбивые до неприличия, — а иногда они гасли, и мир будто терял для Марио всякую привлекательность. Или же это Марио терял привлекательность для мира?

Лана путалась. Ее постоянно «двоило» — то все просто и ясно, то сложно и беспокойно. Вероятно, стоило начать работать, чтобы разобраться.

— Сыта? Едем ко мне?