Папашка кинулся к французам: дескать, давайте мы объявим для острастки, что четверку расшлепали на французской суше, а вы их заприте в секретные камеры до конца империалистической войны, а там после разберемся. Но французский военный министр не захотел поганить гордую французскую репутацию такими оскорбительными для их гуманного достоинства махинациями.
В общем, папашка помаялся-помаялся да и утвердил. И поплыл в будущий советский Мурманск посереди зверских подводных лодок. И таки доплыл.
И только доплыл, как грянула буржуазно-демократическая Февральская революция.
А царский Мурманск в те отсталые времена был совершенно не то же самое, что нынешний город-герой и областной центр незамерзающего порта. Это были одни только понатыканные в разных местах тоскливые бараки посреди сугробов, которые с наступлением революционной весны охотно расплывались в болотную трясину.
Зато властей появилось сразу целых три: сам главнамур, потом военно-революционный центромур и гражданский Совет депутатов. И, как настаивают злопыхатели, бороться друг с другом им показалось намного более увлекательнее, чем воевать с немцами. И кто окажется более непримиримее, тот и становится более авторитетнее. Как пыхтят злопыхатели, революция рождает своих революционных карьеристов. И самым отовсюду заметным предметом для проявления непримиримости оказался, само собой, главнамур, которого буржуазно-демократическая власть наконец-то произвела в адмиралы.
Тут-то ему и припомнили расстрел четверых революционных братишек, которые еще в беспросветной тьме самодержавия начали бороться за поражение своего правительства. Но вместе с тем, что пардон, то пардон, они же революционным подрывом крейсера проявили готовность уконтрапупить в штабе Духонина всю остальную передовую команду. Несознательность получается. Ладно, тогда пущай будет по-другому: реакционное офицерье само подстроило поддельный взрыв, чтоб ликвидировать самых передовых товарищей матросов. Значит, пущай будет виноватое офицерье. А которые матросы ликвидировали своих братишек, пребывая в рядах расстрельной команды, про тех не вспоминали, на подобной, я извиняюсь, мелюзге большого авторитета не огребешь. А вот расшлепать адмирала — этой славы надолго хватит. Вон как братишки в Кронштадте преподали классовый урок своему адмиралу Вирину — подбросили и поймали на штыки, да не раз и не два, получилось оченно даже убедительно. Вот и нужно северному, я извиняюсь, захолустью обучаться у столичной красы и гордости. Как раз ихний укрепрайон подкрепили кронштадтской братвой, и тут уже, как злобно пыхтят злопыхатели, окончательно пошло-поехало. Пьянка, я извиняюсь, за пьянкой, митинг за митингом, комиссия за комиссией. И главнамура болтало наподобие щепки в этом бурном и, как клевещут злопыхатели, мутном море. То его посадят за решетку, то выпустят, то вынесут оправдание, то обратно упекут. Им, случалось такое, занимался аж сам замком по морде — заместитель комиссара по морским делам. Это так некультурно шутили отдельные несознательные граждане. А что власти то и дело меняются, это адмиралу не шло ни в какую заметную пользу, все равно самым главным преступлением объявлялась контрреволюционность. Хотя политически отсталый адмирал контрреволюционером все ж таки не был, он рассуждал как аполитичный военспец: которая власть будет стараться поддерживать боевую способность против внешнего врага, той власти он и будет преданно служить. Он и большевиков по этой причине признал. И даже на каком-то очередном суде расплакался, заверяя всех присутствующих, что завсегда служил народу. Если народ стоит за большевиков, то и он заодно с народом стоит за большевиков. Большевики тоже признавали в нем полезную фигуру. Которую иной раз политически более целесообразнее расшлепать, чтоб утихомирить самых наиболее непримиримых, а в другой раз правильнее помиловать, чтоб она как-то поддерживала ситуацию в рамках. Благодаря своего авторитета и обширных познаний.
Там же в ихние тамошние дела была припутана и еще одна четвертая или там одиннадцатая сила — английская. Англичане там тоже стояли с кой-какой своей эскадришкой во главе с потасканным жизнью линкором «Глория» и контр-адмиралом Темпом или Кемпом, как-то так. Они же все еще имели намерение довести империалистическую войну до ее победного для Антанты конца и по этой причине желали, чтобы русские товарищи били немцев, а не друг дружку. И предлагали даже высадиться на берег, чтоб навести свой английский порядок. Но наш адмирал им тоже не шибко чтобы очень доверял: они, дескать, так помогут, что потом от них от самих придется помощи искать, им только дай ботинок сюда поставить, а потом уже не выкуришь. Россию, он так считал, нужно защищать и от врагов, и от друзей.