Сапфировый альбатрос

— Фу, как я мчался к вам и как боялся, что вы сорветесь с места, — сказал этот голос, и прежняя сияющая улыбка довершила полное преображение лица. — Муся, да где ж ты там, девочка? Или не рада?

Она рванулась к нему, спрятала голову в его больших, со вздувшимися жилами, руках и, не то плача, не то смеясь, повторяла:

— Боря… Боря… Боря…

Но, странно, сегодня ей не удавалось разгадать его. Голос был тот же — и не тот. Лицо то же — и не то. И почему Борис упорно обходит вопрос о цели своего приезда?..

— Не успокаивай нас, Боря, не надо, — резко сказала она. — Я была в твоем районе вчера. На шоссе. Я все видела сама.

Борис сказал изменившимся, тревожным голосом:

— Дела очень плохи, Муся. Об этом не надо никому говорить, но наш район почти весь занят. Со дня на день последняя железная дорога будет перерезана… Мы едем завтра в ночь на грузовиках. Собирай Андрюшку, маму, бери самое необходимое и ценное…

Мария была так поражена, что не ответила. Борис почувствовал ее молчаливое сопротивление, мягко привлек к себе.

— Оставаться здесь безумие, понимаешь? Я же не паникер и не трус. Но я трезво оцениваю обстановку. Я сделал все, что мог. Вывез оборудование литейного завода и мастерских… Остальное приказал закопать… Ты бы видела! Ни грузовиков, ни горючего… все бралось с бою!

Борис продолжал, все более распаляясь:

— Конечно, борьба не кончена, она еще только начинается. Если хочешь знать, именно тыл решит исход войны. Бешеными темпами разворачивать производство — вот что нужно!

— А Ленинград? — спросила она упрямо. — А Ленинград?

— Мы расквитаемся за него позднее. А сейчас надо работать и спасать то, что еще можно спасти. И потом — зачем гибнуть тебе? И малышу? И маме? Зачем глупые жертвы? Что ты можешь сделать?

Мария резко отстранилась.

— Как ты думаешь, что будет, если все ленинградцы возьмут и уедут, чтобы не жертвовать собою?

— Будет то же, что с Наполеоном в Москве. Немцы возьмут пустой город.

— Немцы?! Возьмут?! Но мы не отдадим. Мы будем драться. До последнего человека.

— Ты просто фанатичка! И странно, что ты забываешь о маленьком. У тебя сын!

— У меня еще и муж! — взметнувшись, с неожиданной яростью крикнула Мария. — Муж, который должен защищать меня и моего сына! Своего сына! Минутами мне кажется, что ты…

Она не выговорила вслух, но про себя с беспощадной твердостью произнесла это короткое презрительное слово — трус.