Братний парус правьте к отчизне милой!
И путям пловца и желаньям тайным
Дайте свершенье!
Если прежде в чем прегрешил — забвенье
Той вине! Друзьям — утешенье встречи!
Недругам — печаль! Ах, коль и врагов бы
Вовсе не стало!
Пусть мой брат сестре не откажет в чести,
Что воздать ей должен. В былом — былое!
Не довольно ль сердце мое крушилось
Братней обидой?
В дни, когда его уязвляли толки,
На пирах градских ядовитый ропот:
Чуть умолкнет молвь — разгоралось с новым
Рвеньем злоречье.
Мне внемли богиня: утешь страдальца!
Странника домой приведи! На злое
Темный кинь покров! Угаси, что тлеет!
Ты нам ограда!
Итак, поэтесса молит о благополучном возвращении Харакса на родину. Обратим, кстати, внимание на то, кого она об этом молит. Появление в ее обращении нереид, морских богинь, вполне понятно, а вот при чем тут Афродита (Киприда)? Сам этот эпитет произошел, естественно, от того, что, согласно мифам, Афродита родилась из морской пены у берегов Кипра и именно там впервые ступила на землю. Кипр поэтому считался священным островом Афродиты. И вполне понятно, что, например, современник Сапфо — афинский поэт Солон, — находясь на Кипре и мечтая о возвращении на родину, апеллирует к этой богине:
Мне же пора! Жду — придет от фиалковенчанной Киприды
Быстрый корабль, чтоб я мог с острова славного плыть.
За основанье же
[145]
пусть благодарность и добрую славу
Даст мне богиня и даст здравым вернуться домой.
Но Сапфо-то ждала своего брата не с Кипра, а из Египта. Разве что он на обратном пути завернул на «остров Афродиты» и пробыл там какое-то время? Такого варианта, конечно, нельзя исключать. Но скорее наша героиня обращается к Киприде все-таки по иной причине: потому что считает ее, так сказать, своей личной покровительницей, находящейся с ней в особых отношениях. В начале этой главы отмечалось, что в одном из стихотворений она изображает себя беседующей с Афродитой.
А процитированное чуть выше стихотворение проникнуто духом примирения. О былых обидах, конечно, упоминается, но выражаются готовность и желание забыть, простить их. Видимо, Харакс нашел в себе силы порвать компрометирующие связи с Дорихой.
Прежде чем завершить тему о брате поэтессы, нам хотелось бы кратко задержаться на еще одном небольшом вопросе — дабы не осталось вопросов и недоразумений у тех, кто особенно внимательно читал книгу и заметил, что Геродот называет Харакса митиленянином. Это кажется противоречащим тому, что было сказано выше о месте рождения Сапфо.
Напомним, мы с доверием отнеслись к свидетельству словаря «Суда» о том, что ее родиной был городок Эрес. Соответственно, возникла необходимость объяснить, как поэтесса оказалась в Митилене. Мы предположили, что это произошло в результате ее замужества. А если верить Геродоту, получается, что Харакс являлся митиленским гражданином. Значит, в этом полисе он и родился. Но тогда то же самое придется сказать и о Сапфо. Ведь не могли же брат и сестра от рождения иметь разное гражданство! Это последнее наследовалось от родителей.
Вопрос действительно сложный, и при том недостатке позитивных данных, который имеет место, любой ответ будет только гадательным. Перед нами широкое поле для гипотез и допущений. В конце концов, вполне возможна банальная ошибка историка. Геродот, естественно, не занимался специально биографией Сапфо и не изучал материалы, связанные с ее родственниками, но в любом случае он знал, что поэтесса жила в Митилене. Отсюда он мог сделать ложный вывод: коль скоро она там жила, то, значит, там она и родилась. А стало быть, там же родился и ее брат.
Если же Геродот не ошибся, то есть и иные варианты. Например: Харакс родился в Эресе, как и Сапфо, но со временем перебрался в Митилену и сумел получить там права гражданства. Он, как купец, плававший в Египет, должен был быть в этом заинтересован: Митилена имела в Навкратисе свое, так сказать, «представительство», а захолустный Эрес — нет.
Как гражданин одного полиса мог стать гражданином другого? Выше об этом уже говорилось: посредством «благодеяний», то есть элементарного финансового спонсорства казне государства, в которое он хотел перебраться. Харакс был явно человеком небедным, и если он захотел бы войти в число митиленских граждан, он добился бы своего. Тем более что, как опять же отмечалось ранее в этой книге, между полисами Лесбоса существовали более тесные связи, чем те, которые наблюдались по большей части в античном эллинском мире.
«О жизни Сапфо известно мало, о ее смерти — ничего», — совершенно справедливо отмечается в одном из важнейших современных словарей, посвященных античности[146]. Даже и пытаться невозможно определить с какой-либо степенью точности время ее кончины. Можно сказать только одно: когда в Египте правил фараон Амасис (а он пришел к власти, как мы знаем, в 570 году до н. э.), поэтесса была еще жива. Это с неизбежностью следует из того разбора эпизода с Хараксом и гетерой, который был сделан чуть выше.