Сапфо

Овидий был ученым, эрудированным поэтом; в своем творчестве он всегда старался блеснуть обширностью познаний, и многие из его стихов трудно понимать без некоторого комментирования. Это касается, в частности, имен собственных, которыми, как видно и невооруженным глазом, переполнен процитированный отрывок.

Эвром греки называли восточный или (чаще) юго-восточный ветер. Ему часто придавали эпитет «огненный», и по понятной причине: он нес горячие, сухие массы воздуха из азиатских и египетских пустынь. Далее в стихотворении упомянута Этна — знаменитый вулкан на Сицилии. Почему Этна — «Тифеева»? Согласно мифам, под этой горой навеки упрятано вступившее в борьбу с Зевсом и побежденное им огнедышащее чудовище Тифей (Тифоей, Тифон; не следует путать его имя с похоже звучащим именем возлюбленного богини Эос). Тифей заточен, но жив; потому-то периодически и происходят извержения.

Кстати, из этих строк следует, что Фаон перебрался на жительство в Сицилию. Почему в рассказе вообще появляется этот крупный средиземноморский остров? Не исключаем, что Овидий откуда-то смутно знал о том, что сама Сапфо бывала на Сицилии. Об этом ведь упоминалось, как мы видели, в «Паросской хронике». Выше было выяснено, что будущая поэтесса побывала там еще в детском или подростковом возрасте, причем не по своей воле, а с семьей в качестве временных беженцев. Но Овидий мог таких деталей и не знать, а в результате — подумать, что Сапфо отправилась на Сицилию гораздо позже, по собственной инициативе и именно ради Фаона. Не случайно далее у него она восклицает:

Новой добычей твоей сицилийские женщины стали.

               Что мне Лесбос теперь! Быть сицилийкой хочу!

(Овидий. Героиды. XV. 51–52)

Упоминает римский поэт лесбосские города — Мефимну и Пирру (странно, кстати, что не Митилену и Эрес, о которых более чем естественно было бы услышать в подобном контексте), а также подруг-учениц Сапфо, которым она посвящала свои лирические произведения: Анакторию, Аттиду, Кидно… В целом Овидиева Сапфо — женщина, прекрасно осознающая свою литературную славу и не страдающая ложной скромностью. Она гордо говорит о себе:

Мне Пегасиды меж тем диктуют нежные песни,

               Всюду по свету звенит славное имя мое.

Даже Алкей, мой собрат по родной земле и по лире,

               Так не прославлен, хоть он и величавей поет.

(Овидий. Героиды. XV. 27–30)

Овидий не был бы Овидием, если бы он сказал «словечко в простоте». Упоминая, скажем, муз, он ни за что не назовет их просто музами, а обязательно употребит какой-нибудь эпитет, причем не расхожий, а редкий и тем самым изысканный. Как в этих строках: Пегасиды. Муз значительно чаще называли Пиеридами или Аонидами.

Римский поэт перечисляет устами Сапфо и некоторые факты ее биографии, якобы имевшие место:

Шел мне шестой только год, когда матери кости, до срока

               Собраны в пепле костра, выпили слезы мои.

Брат мой растратил добро, опутанный страстью к блуднице;

               Что же досталось ему? Только позор и разор.

Стал, обеднев, бороздить он проворными веслами море,

               Что промотал без стыда — хочет бесчестно нажить;

Возненавидел меня за мои увещанья, за верность, —

               Вот что мне принесла честных речей прямота!

Но, будто мало бед, без конца меня угнетавших,

               Дочка прибавила мне новых тревог и забот.

(Овидий. Героиды. XV. 61–70)

Если верить данному свидетельству, то можно сделать по меньшей мере два новых заключения о судьбе нашей героини. Во-первых, она очень рано, еще в детстве потеряла мать; во-вторых, ее собственная дочь Клеида доставила ей какие-то треволнения (но чем именно — не говорится).

Впрочем, можно ли относиться к сказанному здесь с доверием? Не думаем. Во всяком случае, описывая отношения Сапфо с братом, Овидий явно путает. У него получается, что Харакс вначале разорился из-за своей связи с гетерой, а потом уже занялся морской торговлей. В действительности же, как мы видели из куда более достоверных источников, последовательность событий была противоположной.

К тому же Сапфо в конце концов примирилась с Хараксом. Выше цитировалось ее вполне доброжелательное стихотворение, посвященное брату. А кто уж может быть более достоверным свидетелем по подобному вопросу, чем сама поэтесса? Овидий же ошибочно считает, что неприязненные отношения между ними так и сохранились. Будто бы Харакс даже усугублял скорбь Сапфо, когда та поняла, что от Фаона ей не ожидать взаимности.

Брат мой Харакс, несчастьем сестры упиваясь злорадно,

               Часто ко мне на глаза стал появляться сейчас,

Чтобы меня устыдить моей печали причиной,

               «Что ей рыдать? — он твердит. — Дочь ведь жива у нее!»

(Овидий. Героиды. XV. 117–120)

Принять всерьез всё это невозможно. К тому же Овидий заканчивает свою небольшую поэму откровенно мифологическим мотивом: одна из нимф-наяд является Сапфо и говорит ей:

               …«Если жар безжалостный сердце сжигает,

               То в Амбракийскую ты землю скорее ступай.

Там во всю ширь с высоты Аполлон моря озирает,

               Берег Левкадским зовет или Актийским народ.

Девкалион, когда к Пирре горел любовью, отсюда