Сапожники

С силой швыряет бомбу на землю. Все бросаются на пол с криками, плачем и воем – все, кроме Саэтана. Скурви пищит в диком страхе. Бомба не взрывается. Гиперрабочий поднимает ее с земли и говорит.

Кретинское отродье – это же термос такой, для чая. (Наливает из бомбы чай в крышечку и пьет.) Но в военное время из этого легко сделать бомбу. Вот такая вот, видите, символическая шутка в старинном стиле – не очень-то смешная, тоскливая, аж кости от тоски ломит. Ха-ха-ха! Хорошо, что удалось нагнать на вас страху, потому что нам не нужны неустрашимые смельчаки на псевдоначальственных постах. Нам такие не нравятся. Я говорю черт знает что, а может быть, меня и вообще нет, не существует?

Тишина.

Саэтан (не оборачиваясь назад, обращается к публике). Теперь скажу я. Хорошо, что вы меня укокошили, – мне уже нечего бояться и я буду говорить правду: хороша на свете только одна вещь – индивидуальное существование в достаточных материальных условиях.

Все продолжают лежать на полу.

Поесть, почитать, попить, пописать, покурить и пойти поспать. Кроме этого, нет ничего – вот это и есть сучья пикническая философия. Ведь что представляют собой так называемые великие социальные идеи? Именно то, что я только что сказал, но не относительно лишь меня, а относительно всех. Даже маленький человек может стать великим, если он делает что-то для других, если он отрешается от себя и иначе поступать не может. Это величие «для всех» – я говорю это в кавычках, поскольку истинное величие проявляется лишь в индивидуальном напряжении воли и в степени ее воздействия на изменение окружающей действительности: мысль или воля, собранные в кулак, – это все равно. Так вот в повседневности малое преображается в великое. А вообще-то к чертовой матери такое понимание…

Гиперрабочий подходит к нему и стреляет из огромного кольта в ухо. Саэтан продолжает говорить, как будто ничего не произошло. Все постепенно поднимаются, только Фердущенко продолжает лежать на полу.

И все это совершенно независимо от того, является ли данный индивидуум фантазером и маньяком своей «над»-человеческой мощи или же слугой и выразителем интересов какого-либо класса, совершенно неважно какого…

Гиперрабочий (обращаясь к Саэтану). «Ты сменил поле сражения, мистер Сильвер», – как сказал ему Том Морган.

Княгиня (очень аристократическим тоном). Вставай, Фердущенко, это всего лишь какие-то символы, какая-то планиметрия бараньих мозгов, это только рассуждения и выводы, единственной целью которых является уничтожение всего человечества, это лишь…

Фердущенко встает и вынимает из чемодана прекрасный наряд «райской птички», в который начинает одевать княгиню: помогает ей снять жакет, прерывая тем самым словесное самокопание княгини, а потом надевает на нее извлеченные из чемодана вещи. Голыми остаются только ноги – над ними коротенькая зеленая юбочка, заканчивающаяся намного выше колен. В процессе одевания княгиня постепенно умолкает, еще какое-то время бормоча нечто невразумительное: брхмммомхикатчнагол.

Гиперрабочий. Сейчас начнется весьма неприятная комедия, однако по сегодняшним временам необходимая. Мне, правда, по моей невинности не следовало бы на все это смотреть – я все-таки четырнадцать лет просидел в тюремной камере, изучая политэкономию. (Обращаясь к подмастерьям.) Вы двое имеете дурацкое счастье или несчастье быть типичными представителями кустарей средней руки и будете в качестве таковых представлять нынешнюю власть. Вам повезло: вы будете вместе с представителями иностранных, временно фашистских государств – а это последняя маска капитала, загнивающего даже в самых отдаленных уголках этой земли, – так вот, вы будете пожирать с ними лангустов и всякие другие фондебобли. А потом пуля в лоб, смерть без пыток и мучений, – чего же вам еще, этого и так предостаточно. Шлюх у вас будет сколько угодно, но речь идет о ваших мозгах. (Свистит в два пальца.)