Сапожок Принцессы

Умнейшая женщина Европы, элегантная и фешенебельная леди Блейкни, поражавшая Лондон своей красотой, умом и экстравагантностью, представляла теперь весьма печальное зрелище. Вид этой уставшей, измученной женщины растрогал бы любое, но только не каменное сердце врага, одержавшего теперь над ней верх.

– Какой прок охранять полумертвую женщину, – злобно сказал он солдатам. – После того как вы упустили пятерых мужчин, которые были настолько живыми, что даже смогли убежать.

Солдаты послушно встали.

– Вы бы лучше попробовали найти тропу и ту раздолбанную повозку, что мы бросили на дороге.

Вдруг его поразила некая идея.

– А! Кстати! Где этот жид?

– Совсем рядом, гражданин, – сказал Дега. – Я заткнул ему рот и связал ноги, как вы приказали.

До ушей Шовелена долетел совсем близкий жалобный стон. Дипломат пошел следом за своим секретарем, который привел его за хижину, где в полном упадке духа с туго спутанными ногами и заткнутым ртом лежал несчастный представитель рода Израилева.

Лицо его, искаженное от ужаса, в серебряном свете луны казалось лицом привидения. Глаза, дико выпученные, почти остекленели, все тело дрожало, как в лихорадке, а бескровные губы испускали едва слышные стенания.

Веревка, которой поначалу были опутаны его руки, оказалась снятой и валялась рядом. Но он будто бы и не заметил этого, поскольку даже не сделал попытки сдвинуться с того места, куда его положил Дега. Он смотрел на парализующую его движения веревку подобно цыпленку, который с ужасом смотрит на белую линию, нарисованную мелом вокруг него.

– Тащите эту трусливую скотину сюда, – скомандовал Шовелен. В нем кипела чрезмерная злоба, и, поскольку он не мог выместить ее на солдатах, которые всего лишь излишне пунктуально повиновались, он решил, что представитель отвратительной расы послужит ему прекрасным объектом. Относясь с презрением к евреям, он не подошел к нему близко, а сказал со злобным сарказмом, когда два солдата, освещаемые лишь полной луной, подтащили этого жалкого старика поближе:

– Я надеюсь, жидовская морда, что у тебя прекрасная память на всякие договоры. Отвечай, – прошипел он, поскольку дрожавший еврей, казалось, и не собирается говорить.

– Да, ваша честь, – выдавило из себя несчастное создание.

– В таком случае ты помнишь, что в Кале обещал мне догнать Робена Гольдштейна и с ним вместе моего друга, высокого незнакомца, а?

– Н… н… н… но… ваша честь…

– Никаких «но», я спросил, ты помнишь?

– Д… д… д… да, ваша честь.

– Каковы были условия?

Стояла мертвая тишина. Несчастный посмотрел на тупые лица солдат, на высокие скалы, на луну и даже на бедную Маргариту, лежавшую в беспамятстве, но ничего не ответил.

– Ты будешь говорить? – загремел Шовелен устрашающе.

Бедное создание пыталось что-то ответить, но явно было не в состоянии.

Как бы там ни было, он, конечно же, знал, что стоящий перед ним грозный человек способен на все.

– Ваша честь… – отважился он наконец с мольбой в голосе.

– С тех пор, как страх парализовал твой язык, – саркастически прервал Шовелен, – прошло много времени, и мне придется освежить твою память. Мы договорились, что, если догоним моего друга до того, как достигнем этого места, ты получишь десять золотых.

С дрожащих губ еврея сорвался низкий стон.

– Но, – добавил Шовелен с выразительной медлительностью, – если обманешь меня, получишь крепкую порку, чтобы отучиться врать.

– Я не врал, ваша честь, клянусь Авраамом…

– И всеми другими праотцами, я знаю. Однако, к несчастью, они пока еще пребывают в Гадосе, по всем канонам твоей веры, и не могут помочь тебе в несчастье. Так что, раз ты не выполнил обязательства, я готов выполнить свои. Ну-ка, – добавил он, повернувшись к солдатам, – снимите свои ремни ради этого отвратительного жида.

Солдаты послушно сняли тяжелые кожаные ремни. Еврей издал вой, которого должно было быть достаточно для того, чтобы все праотцы слетелись из своего Гадеса или еще откуда-нибудь и защитили его от этого чиновника революционной Франции.

– Я думаю, граждане солдаты, это вам можно доверить, – злобно засмеялся Шовелен. – Задайте великолепную порку жиду, лучшую из всех, какие он когда-либо получал. Только не убивайте его, – сухо добавил он.

– Слушаемся, гражданин, – невозмутимо, как всегда, ответили солдаты.

Он не остался смотреть, как выполняют его приказание, он знал, что может предоставить солдатам полную свободу в этом деле.

– Когда неповоротливый трус получит сполна, – сказал он Дега, – люди доставят нас обратно в Кале. Жид и женщина посмотрят тут друг за другом, – жестко добавил он. – Утром кого-нибудь за ними пошлем. В их состоянии далеко не уйти, и, по крайней мере, сейчас нам нечего о них беспокоиться.