Сапожок Принцессы

– Ах, теперь лучше, значительно лучше. А, моя девочка? – сказал он с довольным вздохом. – Хэй-хоп, какая веселая шутка для сэра Перси Блейкни, баронета, – быть обнаруженным своей женой, да еще и узнанным, увы, – добавил он, проведя по подбородку рукой, – я не брился часов двадцать и, должно быть, выгляжу отвратительнейшим субъектом. А что касается этих кудрей… – Он сдернул со смехом лохматый парик с пейсами и блаженно вытянул тело, уставшее от долгих часов сутулости. После этого он, несколько приподнявшись, посмотрел долгим и испытующим взглядом в голубые глаза жены.

– Перси, – прошептала она, и ее нежные щеки и шею залил густой румянец, – если бы ты только знал…

– Я знаю, д'рагая… все, – сказал он с бесконечной учтивостью.

– А сможешь ли ты когда-нибудь простить?

– Мне нечего прощать, сердце мое; твой героизм, твоя преданность, которых, увы, я совсем не достоин, с лихвой оплатили тот ужасный эпизод на балу.

– Так ты знал?.. – прошептала она. – Все это время?..

– Да, – ответил он горячо. – Я знал все время. Но, увы, не знал, какое у тебя благородное сердце, моя Марго. Я поверил бы тебе, потому что ты заслужила, чтобы тебе верили, и тебе не пришлось бы подвергать себя таким невероятным страданиям, догоняя мужа, который часто вел себя так непростительно.

Они сидели бок о бок, прислонясь к скале, и его разболевшаяся голова лежала у нее на плече. Теперь она, конечно, заслужила имя счастливейшей женщины в Европе.

– Сейчас именно тот случай, когда слепой ведет хромого, не так ли, сердце мое? – сказал он со своей прежней добродушной улыбкой. – Чертовская жизнь, даже невозможно понять, что больше пострадало – мои плечи или твои ножки.

Он склонился, чтобы поцеловать выглядывающих сквозь изодранные чулки свидетелей ее преданности и терпения.

– Но Арман? – выдохнула она с неожиданным ужасом и раскаянием, потому что посреди ее счастья вдруг возник образ любимого брата, ради спасения которого она согрешила.

– О, не бойся за Армана, сердце мое, – успокоил ее сэр Перси, – разве я не поручился тебе своим словом, что он будет спасен? Он, де Турней и остальные давно уже на борту «Полуденного сна».

– Но как? – удивилась она. – Я не понимаю.

– Все очень просто, д'рагая, – сказал он со своим забавным полузастенчивым, полуглупым смешком. – Видишь ли, когда я обнаружил, что эта скотина Шовелен решил прилипнуть ко мне, как пиявка, я подумал, что лучшее, что я смогу сделать, если нет возможности его стряхнуть, это оставить его при себе. Я должен был как-то добраться до Армана и других, но все дороги патрулировались, и все по милости вашего покорного слуги. Я знал, когда выскользнул из шовеленовских пальцев в «Сером коте», что он будет ждать меня здесь в засаде. Кроме того, я хотел постоянно следить за его действиями, а британская голова, в любом случае, не хуже французской.

Воистину, ему становилось все лучше и лучше, и сердце Маргариты наполнялось восхищением и радостью, когда он описывал свои рискованные действия, благодаря которым удалось вырвать беглецов прямо из-под носа у Шовелена.

– Одевшись грязным, старым евреем, я был уверен, что меня не узнают. Я виделся с Робеном Гольдштейном тем же вечером, но несколько раньше. За несколько золотых он снабдил меня этими лохмотьями и пообещал скрыться от чьих бы то ни было глаз на то время, пока повозка и кляча у меня.

– А если бы Шовелен узнал тебя? – спросила испуганно Маргарита. – Твой маскарад был прекрасным, но он так проницателен.

– Дохлая рыба, – возразил спокойно сэр Перси. – Тогда, конечно, игра была бы серьезней. Все могло быть, но я рискнул. Теперь я лучше узнал человеческую природу, – добавил он с ноткой печали в своем молодом голосе. – Эти французы открываются мне все глубже и глубже. Евреи для них столь отвратительны, что они никогда не приблизятся к ним более чем на пару ярдов. И увы! Я полагаю, мне удалось создать такого отвратительного ублюдка, какого только возможно вообразить.

– Да. А дальше? – напряженно спросила она.