Сапожок Принцессы

Всегда одевавшаяся по последней моде, Маргарита единственная среди дам в тот вечер пренебрегла глубоко декольтированным платьем с туго перетянутой талией, бывшим в моде последние два-три года. Она появилась в классическом платье с высокой талией, которое вскоре стало самым модным во всей Европе. Это платье, сшитое из мерцающей материи, сверкало, как настоящий золотой слиток, и придавало ее царственной грациозной фигуре совершенную законченность.

Войдя в ложу, она подошла на какое-то время к барьеру, чтобы поприветствовать всех, кого знала. Многие кланялись ей, а из королевской ложи ей был послан грациозный салют.

Шовелен с напряжением разглядывал Маргариту в течение всего третьего акта, в то время как она сидела, захваченная музыкой, и ее изящная ручка играла маленьким, усыпанным драгоценными камнями веером. Ее царственная голова, шея, руки были украшены роскошными бриллиантами и редкими геммами – даром обожавшего ее мужа, лениво растянувшегося рядом.

«Орфей» очаровал ее. На нежном молодом лице отражалась радость жизни, она вспыхивала в ее веселых голубых глазах и светилась в улыбке, играющей на губах. Ей было немногим более двадцати пяти лет – в самом расцвете молодости, усыпанная драгоценностями, обожаемая, лелеемая, любимая. Два дня назад из Кале вернулся «Полуденный сон», доставив известие, что ее обожаемый брат добрался благополучно, что он помнит о ней и будет благоразумен ради нее. И теперь, слушая страстные мелодии Глюка, она совсем забыла обо всех разочарованиях, рассеявшихся любовных снах, забыла даже и об этом ленивом добродушном ничтожестве, так успешно компенсирующем отсутствие своих талантов швырянием мировых сокровищ к ее ногам.

Он оставался рядом с ней в ложе почти до самого начала последнего акта, поглядывая то на его королевское высочество, то на бесконечную вереницу обожателей, постоянно подходивших засвидетельствовать свое почтение королеве моды. Иногда он выходил, возможно, для того, чтобы поболтать с наиболее близкими приятелями. Маргариту это не удивляло, поскольку беспокоиться ей было не о чем, у нее был свой небольшой кружок, состоящий из лондонской золотой молодежи, который она только что разогнала, дабы в этот короткий перерыв побыть наедине с Глюком.

Легкий стук в дверь оторвал ее от этого наслаждения.

– Войдите, – сказала она, не поворачивая головы, с некоторым раздражением.

Шовелен, давно ожидавший того момента, когда Маргарита останется одна, после нетерпеливого «войдите» быстро и тихо проскользнул в ложу и в следующий миг уже стоял за ее стулом.

– Одно слово, гражданка, – спокойно сказал он. Маргарита быстро и с непритворной тревогой обернулась.

– Боже, сударь, как вы меня напугали! – сказала она с насильственным смешком. – Ваше присутствие здесь немыслимо Я хочу слушать Глюка и не желаю ни о чем говорить.

– Но у меня не будет другой возможности, – возразил он все так же тихо и, не дожидаясь разрешения, придвинул стул настолько близко, что мог шептать ей прямо в ухо, не мешая публике и оставаясь невидимым в темной глубине ложи.

– У меня не будет другой возможности, – повторил он, вновь не удостоившись ответа. – Леди Блейкни всегда столь окружена вниманием, столь лелеема своим двором, что у доброго старого друга так мало шансов.

– Но, сударь, вы, может быть, все-таки найдете другую возможность. После оперы я собираюсь на бал к лорду Гренвилю, уж, верно, и вы там будете. Там я, пожалуй, смогла бы вам уделить минут пять…

– Три минуты с глазу на глаз в этой ложе меня больше устраивают, – мягко прервал он. – И я надеюсь, что у вас все-таки хватит мудрости выслушать меня, гражданка Сен-Жюст.

Маргарита инстинктивно вздрогнула. Шовелен взял щепотку табака. Он говорил шепотом, в его водянистых лисьих глазах, в его движениях был какой-то намек, тень еще не разгаданной опасности, что-то, от чего кровь стыла в жилах.

– Это угроза, гражданин? – спросила она наконец.

– Нет, прекрасная леди, нет. Это стрела, но она пущена в воздух. Ваш брат Сен-Жюст в опасности.

На красивом лице не дрогнул ни один мускул. Хотя Шовелен мог видеть лишь ее профиль, поскольку Маргарита не отрывала глаз от сцены, он был наблюдательным и заметил неожиданный холод в глазах, окаменевший рот и напряженную скованность во всей грациозной фигуре.

– Ах, вот как, – сказала она с наигранным весельем. – В таком случае, я думаю, что вам лучше оставить все эти ваши интриганские выдумки, пойти к себе и дать мне наконец возможность послушать музыку.

И она стала нервно постукивать рукой по барьеру ложи. Селина Сторейс в этот момент исполняла «che faro»[5], и весь театр замер, прикованный восторженными глазами к губам примадонны. Шовелен сидел не двигаясь и спокойно смотрел на нервную маленькую руку, которая одна только свидетельствовала о том, что стрела попала в цель.

– Итак? – неожиданно резко и все с той же откровенной безучастностью спросила она.

– Итак, гражданка? – вежливо подхватил он.

– Что мой брат?

– У меня есть для вас новости о нем, которые, как мне кажется, будут вам интересны. Но позвольте мне прежде кое-что объяснить. Не возражаете?