Сапожок Принцессы

Ее угнетала ноющая боль в сердце. Ей было глубоко и болезненно жаль себя. Никогда еще она не чувствовала себя столь одинокой, никогда еще так не нуждалась в участии и утешении. С новым вздохом она отвернулась от реки; в ней затеплилась смутная надежда, что после всего перенесенного ей удастся забыться сном.

Но не успела она еще достигнуть террасы, как услышала твердые шаги по хрупкому гравию, и в следующий момент из темноты возникла фигура ее мужа. Он обогнул дом и направился вдоль луга к реке. На нем все еще был тяжелый дорожный плащ с бесчисленными отворотами и воротничками, им же самим введенными в моду. Плащ был распахнут, а руки, по давней привычке, скрывались в глубоких карманах атласных штанов. Его роскошный светлый наряд с жабо из бесценных кружев, в котором он был на балу лорда Гренвиля, на темном фоне дома делал его похожим на призрак. Он явно не видел ее, поскольку через несколько мгновений повернул к дому и стал подниматься на террасу.

– Сэр Перси!

Он уже занес ногу на ступеньку, но замер, услышав ее голос, и стал пристально вглядываться в темноту, из которой она звала его. Маргарита вышла на освещенное луной место.

– К вашим услугам, мадам, – произнес он с неизменной галантностью, с какой всегда обращался к ней.

Однако нога его все продолжала стоять на ступеньке, и весь вид, несмотря на попытки скрыть это, явно говорил, что он стремится уйти, не имея никакого желания ко всяким ночным беседам.

– Такая приятная прохлада, – начала Маргарита. – Так мирно и поэтично светит луна… Нет ли у вас желания немножечко задержаться? Еще не так поздно. Или же вам настолько противно мое общество, что вы спешите избавиться от меня?

– Но, мадам, – вежливо ответил он, – моим ногам неудобно стоять на разных ступеньках, и я ручаюсь вам, что этот ночной сад окажется более поэтичным в мое отсутствие. Так что не сомневайтесь, я быстро избавлю вас от этой помехи в вашем наслаждении. – И вновь повернулся, намереваясь уйти.

– Напротив, сэр Перси, вы ошибаетесь, – поспешно сказала она, приближаясь к нему. – Отчуждение, возникшее между нами, не было делом моих рук, вспомните.

– Увы, в таком случае вы должны извинить меня, мадам, – холодно возразил он. – Моя память всегда была коротка.

Он посмотрел ей прямо в глаза с тем сонным ленивым безразличием, которое уже стало его второй натурой.

Какое-то мгновение ее взгляд отвечал тем же, но затем смягчился, она подошла к нему еще ближе, поднявшись на ту же ступень террасы.

– Коротка, сэр Перси? Должно быть, она очень изменилась с тех пор! Около трех лет назад, когда вы всего один час видели меня в Париже, отправляясь на восток, вы не забыли меня, вернувшись через два года.

Она была божественно хороша при лунном свете в меховой накидке, обнажившей нежные плечи, в переливающемся платье с золотыми украшениями, с детским выражением голубых глаз, обращенных к нему. На мгновение он застыл, прямой и спокойный, сжав рукой каменный поручень террасы.

– Мадам, вы желали моего присутствия, – с безразличием сказал он. – Я остался, но совсем не для того, чтобы искать примирения в радужных грезах прошлого.

Голос его был холодным и бескомпромиссным. Женское достоинство толкало ее ответить такой же холодностью и пройти мимо с коротким кивком головы, но чутье подсказывало, что надо остаться, то самое проницательное чутье, дающее красивым женщинам возможность держать у своих ног даже тех мужчин, которые не уважают их. Она протянула мужу руку.

– Но, сэр Перси, почему, почему нет? Настоящее не настолько прекрасно, чтобы у меня не возникло желание вспомнить о прошлом.

Он склонился над ее рукой всей своей массивной фигурой и церемонно поцеловал самые кончики пальцев.

– Клянусь, мадам, – сказал он. – Но вряд ли мой скучный ум окажется вам хорошим помощником. Извините меня.

И он вновь попытался уйти, но ее слабый, детский, едва ли не страстный голос вновь позвал его:

– Сэр Перси.

– Ваш покорный слуга, мадам.

– Правда ли, что любовь умирает? – спросила она неожиданно с излишней горячностью. – Мне казалось, что страсть, которую вы испытывали ко мне тогда, должна была быть намного длиннее коротенького срока человеческой жизни. Неужели ничего не осталось от той любви, Перси? Ничего, что могло бы помочь тебе… перешагнуть через это печальное отчуждение?

Огромное его тело от этих слов, казалось, стало еще напряженнее: сильный рот словно окаменел, а взгляд на мгновение стал безжалостным и упрямым, столь непривычным для этих синих глаз.

– С чего это вдруг я удостоился такой чести, мадам? – холодно спросил он.

– Я не понимаю тебя.

– Но это же так просто, – ответил он с неожиданной злобой, которая, несмотря на явные попытки скрыть ее, была видна совершенно отчетливо. – Я спросил вас очень спокойно, поскольку мой неповоротливый ум не успевает следить за всеми новыми состояниями души вашей милости. Или вы просто решили возобновить те сатанинские игры, которыми увлекались последний год? Вы вновь хотите видеть меня печальным просителем у ваших ног, чтобы иметь удовольствие пинать меня, как докучливую болонку?