Сара

— Нет, Ричард, это неправда. Метеориты просто так не падают с неба и не бьют детей по голове. Может быть, ты все-таки объяснишь, что случилось на самом деле?

— Сначала я упал и ударился о банановое дерево, — сообщил я ему, пока он светил мне в глаза фонариком-авторучкой. Я все пытался вспомнить, кто такой Ричард. Наверное, этот рейнджер.

— Ты знаешь, где сейчас находится твоя мама? — спросил он, продолжая светить фонариком, точно на допросах в шпионских фильмах. Тупая паника охватила меня.

— Где моя мама? — Слова входили в мою кровь, точно через внутривенную трубочку, вызывая во рту вкус ржавчины.

— Она сидела в приемном покое, но потом куда-то ушла и больше не возвращалась. Нам бы хотелось поговорить с ней. Ты не знаешь, куда она могла пойти? — Он погасил свет, и красно-синие точки заметались в его линзах, точно рыбки в аквариуме.

— Она с Ричардом, — пробормотал я.

Он понимающе кивнул.

— Сколько пальцев, — помахал он передо мной ладонью с оттопыренными тремя пальцами: большим, указательным и безымянным, напоминавшими сейчас пистолет.

— Бах — и все, — сказал я.

— Ричард! — Он щелкнул выставленными пальцами и голос у него стал снова как у сердитого школьного ментора. — Ну, сколько ты видишь пальцев? А? Ты вообще что-нибудь видишь? — Он коротко вздохнул.

— Ну, ладно, — ответил я.

— Что ну ладно?

— Ну, ладно — хватит.

— Так ты знаешь, где твоя мама?

— Разве она не ушла с рейнджером?

— Нет.

— Значит, она одна?

— Я не знаю.

— Так он не женился?

— Соедините меня с социальной службой, — бросил он кому-то через плечо. — Ты не можешь сказать, где она? — спросил он, видимо в последний раз.

Я отрицательно покачал головой и снова закрыл глаза, слушая как доктор Петерсон щелкает пальцами у меня перед лицом. «Слышишь, слышишь?» — говорил он. Я слабо моргал, мне казалось, что мы на джазовом концерте. Я лежал на выстиранной в отбеливателе подушке, пестрые краски Вегаса вспыхивали вокруг точно маячок «скорой помощи». Я чувствовал, как меня овевает сквозняк проносящихся мимо прохожих, но тут я увидел ее, Сару, улыбающуюся. Она обмакнула в жирный соус «ранчо» и протянула мне метеорит L6, выжидательно, точно каменное яблоко, — плод, который я должен был распробовать на вкус.

Натома-стрит

Будто бес подтолкнул меня в спину, пустив по склону улицы Натома-стрит, словно по наклонной плоскости, уводящей в мир иной. Здания здесь были все до единого приземистые и теснились одно к од ному. Тяжелые врата каторжных фабрик, обвалившиеся арендные бараки, витрины, забитые пыльными хохочущими Санта-Клаусами и серым искусственным снегом, древние скотобойни с проржавевшими балками, высунувшими свои жала над моей головой. Я смотрел, как скользит под ними моя тень, выхваченная ржавым уличным фонарем, неуклонно преследуя меня, не отставая ни на шаг. Как я хотел от нее избавиться! Но она злорадно скользила над заплесневелым щебнем дороги, испускавшим застоялые запахи разъедавшей его мочи. Грохнуло и рассыпалось словно дождь разбитое ветровое стекло, захрустело под ногами, подгоняя меня вперед. Я шел, понурив голову, слыша лишь голос собственного пульса, не ощущая уже вокруг ничего, кроме притаившейся во мне холодной боли, боли, ни за что не желающей расставаться с моим телом.

Обитая листовым металлом дверь тускло блеснула впереди, словно лезвие топора с пожарного щита, и звук моих шагов эхом отразился от нее, раскатившись по Натома-стрит. Холодный металл назойливо блестел перед глазами, отпугивая и притягивая одновременно, однако заученными механическими движениями я приближался к нему, как пылинка железа, влекомая сильным магнитом. Я шел как во сне, зная, что только развязка может освободить меня от кошмара.

У двери я остановился, различая смутные облачка дыхания, вырывавшиеся из моего рта. Удивительно, что я способен еще что-то порождать на свет — пусть хотя бы эти кратковременные облачка пара. Ведь скоро, совсем скоро, от меня уже ничего не останется. Я стал колотить в железо так, что засаднило пальцы. Затем выждал несколько секунд.

— Ну, давай же, скорее…

Стуча зубами от холода, я врезал по двери ботинком. Вот так и найдут меня под дверью, съежившегося и обескровленного, как после встречи с вампиром. Я снова и снова молотил по содрогавшейся двери. Отчаяние поднималось во мне в каждым ударом.

— Ты же здесь! Я знаю, что ты здесь, черт побери!

Напротив распахнулось окно.

— Люди спать, люди спать! — донесся визгливый голос.

Обернувшись, я увидел лысого круглолицего китайца, похожего на улыбающегося Будду. Огоньки рождественской елки пробегали разноцветными сполохами по его лицу.

— Уходить, уходить!

Но вот загремели тяжелые засовы, заскрипели замки, и я обернулся последний раз посмотреть на мир Натома-стрит, с его огнями, машинами, пешеходами, понятия не имевшими о том, зачем я оказался здесь и что меня ждет.

— Вот, черт возьми, до чего неугомонный.

Синий свет из дверного проема упал на тротуар.

— Еще только полдвенадцатого, я так рано не начинаю, — произнес он глубоким грудным баритоном.