Саракш: Кольцо ненависти

Встречный ветер, втекавший в открытые боковые стекла кабины, ерошил волосы. Максим наслаждался глайдером — приятно после примитивных и уродливых саракшианских машин ощутить привычную и удобную мощь земной техники. Сикорски, словно подслушав мысли Каммерера, а может, следуя своим собственным соображениям, вытребовал с Земли флаер и пару глайдеров, тщательно замаскированных под армейские колесные вездеходы-внедорожники саракшиан. В обычных условиях эти машины трудолюбиво топтали асфальт шоссе и грунт проселочных дорог рубчатыми покрышками, однако при необходимости их можно было перевести в режим полета — колеса отрывались от земли и лениво шевелились в воздухе, превращаясь в некое декоративное украшение. У отрогов Зартака, на окраинных землях, не приходилось опасаться чрезмерно любопытных и профессионально-опытных глаз, и Максим полетел, как только последние убогие поселки бывшей Империи и бывшей страны Неизвестных Отцов остались позади (держась на минимальной высоте и следуя изгибам местности — разыскивая обитателей предгорий, не стоило уходить высоко вверх).

Рада смотрела по сторонам с детским любопытством — юность ее пришлась на тяжелые послевоенные времена, и девушка почти ничего не видела, кроме столицы и центральных областей страны, унылых и далеко не живописных. И немного моря с родителями в детстве. А здесь посмотреть было на что: атомное эхо докатилось до западных отрогов хребта Зартак, но не опустошило эти места, и за прошедшие годы природа залечила раны — выросли новые леса, в которых гнездились птицы и шныряла мелкая живность, а в многочисленных ручьях и речушках (чистых, не радиоактивных) плескалась рыба. До нетронутых пандейских лесов верховьям Голубой Змеи было, конечно, далеко, но даже по ним можно было понять, каким был несчастный материк до начала ядерного безумия. И река здесь была другой — отравленной она становилась ниже по течению: там, где начинались ржавые леса и где в воды Голубой Змеи попадали активные изотопы, вымывавшиеся дождями из опаленной земли. И Максим вдруг подумал, как было бы здорово просто пожить в этих краях вдвоем с Радой хотя бы месяц, забыв обо всем, что оста лось там, позади. Не получится такая идиллия, сказал он себе, нет, не получится, а жаль…

Адаптированный глайдер легко скользил над самой землей. Дорог здесь уже не было, но машина с равнодушной легкостью оставляла позади рытвины, невысокие холмы, топкие низины, огибая плотные заросли кустов и лавируя между древесными стволами там, где они не смыкались в сплошную стену. Квазиживой организм очень естественно вписывался в этот мир, близкий к первобытному, и Максиму порой даже казалось, что машина мурлычет от удовольствия, петляя между деревьями и перепрыгивая через узкие прозрачные ручьи, тихо бормотавшие что-то свое. А горы становились все ближе, их призрачная голубизна густела и наливалась синевой, в которой постепенно проступала чернота обнаженных скал.

Ближе к вечеру, когда горы уже нависли над головами, Максим почувствовал чье-то пристальное внимание. Вокруг не было видно ни души, и тем не менее ощущение чужого взгляда не проходило — за глайдером явно наблюдали. Мак остался спокоен: он был уверен, что справится с любой угрозой, да и наблюдали за ними без враждебности, а всего лишь с интересом — это чувствовалось. Нас заметили, подумал Мак, и это хорошо — было бы хуже, если бы на нас не обратили никакого внимания и нам пришлось бы наматывать круги по предгорьям в поисках горских поселений, о которых говорил Ирри Арритуаварри. Вот тебе и контакт — тот самый, которым ты грезил три года назад, попав на обитаемый остров, — надо только немного подождать.

Ждать пришлось недолго. Глайдер, вспенивая несущим полем воду, перемахнул пруд, раздвинул носом колышущуюся завесу высоких стеблей, напоминавших земные камыши, и оказался на небольшой полянке, окаймленной сочной зеленью. И на этой поляне, скрестив на груди руки в позе спокойного ожидания, стоял человек в кожаной куртке — безоружный.

Мягко спружинив, машина опустилась на траву, снова превратившись в обычный автомобиль. Максим выключил двигатель и вышел, бросив Раде негромкое «Не волнуйся, все в порядке». Уже темнело, но он ясно видел, что перед ним горец, очень похожий на Ирри и на самого Максима — ошибиться было трудно.

— Мы ждали, — сказал незнакомец, вежливо наклоняя голову, когда Максим показал ему «ладонь птицелова». — Я покажу дорогу, Святой Мак.

* * *