Сарацинский клинок

Девочка – она была еще девочка – моложе Иоланты, вероятно, на год – встретила его взгляд. Ее голубые глаза заглянули в его темные глаза. Пьетро смотрел на нее, потом перевел взгляд на Иоланту. Затем снова взглянул на ту юную девушку. Ее волосы были бледно-золотыми, почти серебряными. Глаза чисто голубыми. Кожа белая, как лепестки белых цветов, если не считать румянца, окрасившего ее щеки под его взглядом. Это грех, подумал Пьетро, это неверность… Моя госпожа прекраснее, чем… И тут он впервые заметил тяжелый подбородок Иоланты – подбородок Роглиано. Он видел свежесть Иоланты, ее юность, ее цветущее здоровье – и понимал с грустью, что все это не настоящая красота. Теперь понимал. Когда увидел самое красоту во плоти, живую, вдыхающую воздух.

Он поймал за рукав толстого горожанина, стоявшего в толпе неподалеку.

– Бога ради, мессир, – с трудом выговорил он, – кто эта госпожа?

– Госпожа Элайн, – отозвался горожанин, – из семьи Синискола.

– Синискола? – переспросил Пьетро. – Она?

– Совершенно очевидно, добрый оруженосец, – сказал горожанин, – что вы не из здешних мест. Дом Синискола имеет несколько ветвей. Эта девушка дочь моего господина, покойного брата графа Алессандро…

– Но все Синискола брюнеты и…

– Правильно, но госпожа Гильда, мать этой прелестной девушки, была саксонской принцессой. Девушка похожа на нее.

– Понятно, – отозвался Пьетро.

Он был уверен, что Иоланта смотрит на него и хмурится. Даже оттуда, где она стояла, можно было разглядеть, чем он озабочен. Но он должен был еще раз глянуть на Элайн. Когда он сделал это, она вздернула свой носик и решительно повернулась к нему спиной.

Пьетро опустил глаза. Его лицо горело огнем. Неужто по его лицу все видно?

Гости толпились вокруг стола, восхищаясь одеяниями. Потом Анвейлер, Марк и Вольфганг представились графу и попросили его разрешения уехать. Граф разрешил, и они со своими оруженосцами отбыли. Пьетро знал, что им предстоит. Они сейчас осуществят церемониальное омовение, которое очистит их тела и одновременно символически смоет грязь грехов с их душ. После этого они вместе со своими будущими оруженосцами – ибо парни, обслуживающие их, не являются оруженосцами до тех пор, пока их хозяева не станут рыцарями, – отправятся в деревенскую церковь. Там, перед алтарем, на котором будут лежать их оружие и доспехи, они будут бодрствовать всю ночь, погрузившись в размышления и молитвы, принося обеты соблюдать в будущем законы рыцарства. Утром они прослушают мессу и вернутся в замок на церемонию посвящения их в рыцари. Пьетро всем сердцем завидовал им.

Впервые он обрадовался обычаю рано ложиться в постель. Он устал. Кроме того, ему было о чем серьезно подумать. Лежа в темноте и слушая храп других оруженосцев, которые все были пьяны от выпитого в большом количестве вина, Пьетро пытался разобраться в путанице, возникшей в. его голове.

Он любит Иоланту. В этом нет никакого сомнения. Но предполагается, что девушка, в которую влюблен мужчина, является в его глазах самой прекрасной из всех женщин. Но Ио не самая прекрасная. Вот Элайн Синискола действительно прекрасна – так прекрасна, что при взгляде на нее щемит сердце. Пьетро ощущал, что если он когда-нибудь узнает ее лучше, то чувство, которое он испытывает к Ио, окажется под угрозой. Однако Ио любит его, а та, другая девушка, пренебрежительно от него отвернулась.

И тут Пьетро расхохотался, зажав рот рукой, чтобы приглушить хохот. Он вспомнил, что он Пьетро, сын Донати, серв. Его отношения с любой из этих двух девушек существуют только в его воображении.

Даже для Ио, сказал он себе с горечью, я не более чем игрушка…

И тут он почувствовал, как мягкие руки ощупывают в темноте его лицо. Он схватил эти руки за кисти, но одна рука вырвалась и нанесла ему такую пощечину, что звук ее разнесся по всему темному залу. Пьетро замер, но все оруженосцы продолжали храпеть.

– Это, – прошипела Иоланта, – за то, что ты пялил влюбленные глаза на маленькую Элайн!

– Ио, – прошептал Пьетро, – Бога ради! Это же не Хеллемарк, кто-то может проснуться и…

– Трус, – сказала Иоланта.

– Ио…

– Замолчи и поцелуй меня. Сам знаешь, ты так давно не целовал меня…

Пьетро уложил ее рядом с собой. Он мог смутно разглядеть ее лицо – теперь, когда его глаза несколько привыкли к темноте, – и подвинулся, чтобы найти ее рот. Он очень нежно коснулся ее губ, но она выпростала руки, обвила ими его шею и прижалась губами к его губам с такой силой, что сделала ему больно. Он ощутил ее теплое тело, одетое во что-то шелковое, его словно обожгло, а в мозгу вспыхнул сигнал опасности – меня за это убьют – и мысль, что ради этого стоит умереть. И он отнял свои руки от ее талии, распахнул ее одежду и принялся грубо, даже жестоко ласкать ее тело, словно она деревенская девчонка. Она оторвала свой рот от его, и он ощутил на своем лице влагу и солоноватость ее слез. Он отпустил ее.

– Ио, – прошептал он, – прости меня…

Она приподнялась, и длинные рыжеватые волосы укрыли ее лицо, как вуаль.