Сарацинский клинок

– Это была часть цены, – прошептала она. – Но это больше не повторится, любовь моя…

Пьетро прислонился к стене, ему стало нехороша

– Святой Боже! – вырвалось у него.

– Не огорчайся, – сказала Ио. – Это не такая уж высокая цена за твою жизнь. И он больше не будет делать это, или…

Пьетро выпрямился. Ио сказала больше, чем намеревалась. Одно только слово “или”.

– Или – что? – прошептал Пьетро.

– Пьетро, Пьетро, не заставляй меня говорить тебе… Ради Бога, Пьетро…

– Нет, даже ради Него. Говори, Ио…

– Остальная цена, – всхлипывала Ио, – я перестану прибегать к таким приемам, благодаря которым я не зачинаю ему сына…

Пьетро уставился на нее.

– И ты думаешь, что я соглашусь спасти себе жизнь такой ценой?

– Нет. Но я думала, что сумею скрыть это от тебя. Но тебе уже не приходится выбирать, любовь моя. Посланцы уже уехали на Сицилию. И я дала слово… О, любимый, у нас так мало времени. Половина уже прошла. Пожалуйста, Пьетро, я так хочу тебя… Пока его нет, Джулио каждую ночь на один час будет пускать меня сюда. Ты не должен, ты не можешь отнимать у нас время этими разговорами о цене и о чести! Я всего этого не понимаю… Я знаю только одно – что я больна, так я хочу тебя, мое тело изнывает от желания, а ты стоишь и терзаешь меня!

Пьетро протянул руки и нежно прижал ее к себе.

– Но если у Джулио есть ключ, – сказал он, – почему мне не…

– Только от этой темницы, – ответила Ио. – А там еще много дверей, ворот н башен, и подъемных мостов, арбалетчиков и солдат… Если я выведу тебя из этой башни, ты через несколько минут будешь мертв… Пьетро, хватит разговаривать, Бога ради!

Я буду свободен, подумал Пьетро. Когда появится здесь Фридрих. И стану бароном. И тогда Хеллемарк подвергнется осаде, какой люди еще не видывали, и я привяжу Энцио к хвосту моего коня и двадцать раз протащу его вокруг крепостных стен, а потом четыре лошади разорвут его на куски!

Он крепче обнял ее.

Она почти подавила рыдания.

И вдруг Пьетро отпустил ее.

– Нет, Ио, – сказал он. – То, что мы делали, нельзя делать, когда у тебя вся спина в клочьях… Завтра, послезавтра…

– О Боже! – Ио бросилась в его объятия.

– Ио! – задохнулся Пьетро.

– Мне будет больно, – зашептала она. – Будет очень больно, но эту боль я могу вынести. Другую боль я не могу вынести, не хочу выносить. Любимый мой, неужели ты не видишь, что я могу выбирать только между большей болью и меньшей, и эта меньшая боль ничего не значит, она меньше, чем ничего, тогда как от той большей боли я умираю? Пьетро, ты глупец, ты сладкий и нежный глупец, которого я люблю, которого хочу, который мне нужен!

Ей было больно. Очень больно. Она плакала от боли.

Это было ужасно. И прекрасно.

За два месяца заточения Пьетро у них было двадцать таких ночей.

На двадцать первую Ио пробралась в темницу, и глаза ее были мертвы.

Пьетро встал, глядя на нее в мерцающем свете факела.

– Он… он вернулся, – прошептала она. – О, Пьетро… Пьетро…

Он обнял ее, стал гладить ее плечи.

– Говори, Ио, – тихо сказал он.

– Абрахам умер! Он был очень стар, а тюрьма и путешествие оказались для него слишком тяжелыми… И на Сицилии нет никого-никого, кто обладал бы достаточной властью и мог заплатить за тебя выкуп. Твое наследство заперто в сундуках императора… Энцио вне себя от ярости… О, Пьетро, мой самый дорогой…

Ее голос захлебнулся в слезах.

– Значит, – Пьетро облизал сухие губы, – это будет сегодня?

– Я… я не знаю! Он измучен путешествием и… – Она замолчала, глядя на него. – Вот, – сказала она почти спокойно. – Возьми это…

Он, и не посмотрев, знал, что это. Кинжал. Он знал, зачем она дает ему кинжал.

– Сегодня ночью… или завтра, – прошептала она. – Какая разница? Ты умрешь. Но он не должен стать победителем, Пьетро, не должен! Я могу себе представить его лицо, когда он обнаружит, что обманут, что не будет ни пыток, ни меня…

– Ни тебя? – спросил Пьетро.

– Да-да! Неужели ты думаешь, что я оставлю тебя? Мы так долго были разъединены… Я думаю, что теперь им уже никогда не удастся разъединить нас вновь…

Она подняла руки, рванула на себе рубашку и обнажила одну грудь.

– Я буду первой, – прошептала она. – Всего лишь один удар, и все будет кончено, и ты будешь вне досягаемости Энцио и его пыточных дел мастеров. А они такие умелые, Пьетро, поверь мне, что могут исторгнуть вопль из каменного идола.

– Нет, – сказал Пьетро.

Она уставилась на него.

– Ты боишься? – прошептала она.

– Нет. Да – но не в том смысле, какой ты имеешь в виду. Я не хочу умирать. И я не хочу, чтобы ты умерла. Мне кажется, что должен быть выход.

– Поверь мне, Пьетро, – произнесла Ио. – Выхода нет.

Пьетро при свете факела рассматривал ее лицо.

– Скажи мне, – спросил он, – у Энцио есть другие пленники?

Она удивилась и отрицательно покачала головой.

– Тогда, – ликующе сказал он, – соседняя камера не занята!

– Да. Но, Пьетро… я не понимаю…

– Он тоже не поймет! Позови сюда Джулио. Из всех ценностей на свете самое дорогое для нас – время.

Он ждал, пока она взберется по лестнице; через минуту в темнице появился Джулио.

– Да, господин? – пробормотал он.