Саркофаг. Чернобыльский разлом

И вот из темноты послышалось шарканье тысяч ног. Оно все ближе, громче, становится зловещим. Но еще более зловеще неотвратимо накатывалась волна других леденящих кровь звуков: они то замирали, то звучали вновь, то обрывались последним стоном, то хрипло захлебывались – так тяжко и натруженно могли дышать только до предела измученные люди.

Как только голова колонны показалась на освещенной площадке, охрана образовала длинный коридор, оставив узкий проход к трапу. Не давая опомниться, охранники хватали прибывших под руки и волокли на корабль. Когда один из пленных рванулся вниз, охранники так припечатали его к стальному корпусу судна, что тот разом сник.

Свист ветра. Клубы пара. Дым из труб. Возня у трапа. Хриплое дыхание. Злобные ругательства.

Наконец три судна отошли от пирса. Все шире полоска воды, все дальше от берега корабли.

– Все, кажется, обошлось, – вытирая вспотевший лоб, облегченно вздохнул человек в макинтоше. – Через две недели суда будут в Одессе, а еще через две – здесь, уже с нашими парнями на борту.

– Неужели в Одессе нашим выпадут такие же муки, как этим русским? Не думаю, чтобы с ними обращались так же по-скотски, – мрачно заметил пожилой полицейский.

– Что-о?! – взвился человек в макинтоше. – Что ты хочешь этим сказать?! У меня приказ!

– Вам этого не понять, сэр, – с достоинством ответил полицейский. – Два года назад где-то над Германией был сбит самолет моего сына. Если он жив и его освободили русские, я бы не хотел, чтобы в Одессе оказался такой тип, как вы! Только проклятый небом человек может устраивать для измученных пленом людей двадцатимильные кроссы, а потом, ссылаясь на приказ, загонять их прикладами на «Мортон Бей»!

– Ну, т-ты… Ну, т-ты у меня! Да я т-тебя! – с трясущимися губами начал «макинтош».

И вдруг раздался длинный, пронзительный звонок!

– Да, – схватил трубку человек в макинтоше. – Не слышу. Переключите на громкую связь!

– Говорит капитан «Ричмонда», – донеслось из динамика. – Беда, сэр! Человек за бортом… Еще один! И еще! – сорвался он на панический крик.

– Что за человек? Ваш матрос?

– Русские, сэр. Они прыгают за борт!

– Я – «Мортон Бей»! – вмешался другой голос. – Человек за бортом… Два человека за бортом! Объявляю тревогу!

– «Хайленд Принцесс»! Я – «Хайленд Принцесс»! Даю команду «Стоп, машина!» За бортом трое!

Человек в макинтоше схватил бинокль. На фоне поднимающегося из-за моря солнца хорошо виднелись человеческие фигурки, летящие с кораблей в воду.

– О, ч-черт! Они меня провели! – командующий отправкой саданул кулаком по стене и зло прищурился, слизывая кровь с костяшек пальцев. – Но корабли придут вовремя! – схватил он трубку радиотелефона, макинтош полетел на стул, шляпа – на пол. – Внимание, капитанам! – приказал холодно и оправил свой мундир полковник. – Никаких тревог! Никаких остановок! Машинам: «Полный вперед!»

Когда корабли скрылись за горизонтом, полковник рухнул в кресло и, не обращая внимания на гневные лица окружающих, пробормотал:

– Приказ выполнен. Семь тысяч русских погружены. Что дальше – не мое дело… Они сами выбрали свою судьбу.

Лондон. Министерство иностранных дел

Кабинет Энтони Идена. 1 марта 1945 г.

За столом кроме Идена – постоянный секретарь Министерства иностранных дел Александр Кадоган и секретарь Британского кабинета Эдвард Бриджес.

– Не кажется ли вам, джентльмены, – спросил Иден, – что ялтинское солнце постепенно окутывается лондонским туманом?

– Туман приходит и уходит, а солнце вечно, – заметил Кадоган.

– И даже если время от времени на нем появляются пятна, все равно оно – солнце, – несколько патетично добавил Бриджес.

– Мне бы очень хотелось разделить ваши восторги, но, боюсь, для того чтобы разглядеть пятна, уже не надо напрягаться.

– Все зависит от того, что мы хотим увидеть, – усмехнулся Бриджес. – Лет пять назад и Россия, и Сталин были для нас сплошным черным пятном, а теперь, особенно после Крыма, я уверен в дружелюбии союзников. Они искренне желают нам добра и будут сотрудничать и после войны.

– Как хотите, джентльмены, но Сталин – это великий человек! – воскликнул Кадоган. – Еще в Ялте я сказал, что он производит хорошее впечатление, особенно на фоне – вы уж меня простите – двух других прокисших государственных чиновников.

– Только не при мне! – шутливо поднял руки Иден. – Что угодно, но такие намеки – не при мне!

– Эти намеки всем понятны, – серьезно заявил Бриджес, – но вот ваши, господин Иден, лично я понять не могу. О каком тумане речь? Ведь еще 19 февраля на заседании Кабинета Черчилль заявил, что серьезно полагает: русские искренне стремятся к гармоничному сотрудничеству с двумя англоязычными демократиями. Тогда же он громогласно провозгласил и то, что Сталин – человек огромной силы, к нему можно питать только полное доверие.

– А его телеграмма, – подхватил Кадоган. – Вот она, на первых полосах всех газет, – схватил он «Таймс». – «Молю Бога, чтобы вы могли как можно дольше управлять судьбой вашей страны, которая обрела подлинное величие под вашим руководством».