Саркофаг из металла

Я открываю глаза. Но ничего не вижу. Вокруг темнота. Или мои глаза все ещё закрыты? Нет, нет. Я знаю, что открыты. Просто вокруг очень темно. Черно я бы сказал.

Я. Я кто? Я не помню. Ноющая боль вдруг растеклась по всей голове, откликаясь неприятными мурашками по всему телу. Меня ударили? Отравили? Подождите, а где я? Я шумно втянул носом воздух. Ржавчина. Мерзкий запах коррозии металла встал в носу. Ощущение, что мои лёгкие тоже проржавели.

Сколько я здесь уже нахожусь? Я? Опять забыл, кто я. Или я и не вспоминал? Спиной чувствую что-то твердое, шершавое. Трогаю рукой. Металл. Неприятный. На пальцах что-то остаётся. Ржавчина.

А что спереди? Я хочу вытянуть вперёд руку и не могу – кажется я туго привязан. Вытягиваю пальцы вперёд насколько могу. Кончиками тоже чувствую металл. Что же это? Я заперт в каком-то металлическом гробу?

Я пытаюсь успокоиться. Сердце выпрыгивает из груди. Я задыхаюсь. Я теряю…

***

Мои глаза открыты? Так черно вокруг. Вроде бы открыты. Сколько я был в отключке? Как давно я здесь вообще?!

Что это? Слева от меня как будто… лицо? Это лицо! Так близко. Смотрит на меня неотрывно. Я даже чувствую дыхание.

Не могу отвести от него взгляд. Я смотрю ему прямо в глаза, а оно прямо мне в душу. Я жду, что сейчас произойдет, но ничего не происходит.

Оно давит своим присутствием. Давит своей злобой. Я не понимаю, как я вижу его в темноте? Оно само такое чёрное. Должно было бы сливаться с чернотой  вокруг. Но я вижу, отчётливо вижу. И чувствую. Его ненависть, направленную на меня.

Оно становится злее. Уголки губ сползают все ниже, пока не превращают лицо в ужасную гримасу. Глаза вспыхивают ярко-красным светом! Из них начинает течь кровь!

Оно кричит! Кричит мне прямо в ухо! Ненависть! Оно ненавидит меня! Всю мою сущность! Пожалуйста хватит кричать! Хватит! Голова…

***

Это был сон? Или бред? Конечно. Откуда там взяться лицу. Я осторожно, боясь, что оно появится снова, кончиками пальцев дотягивают до стенки слева, а потом справа. Тут некому больше поместиться, кроме меня. Номер на одного человека. Гроб. Это же, как карцер. Я вспоминаю, как смотрел передачу когда-то о странностях мозга. Там рассказывали, почему в тюрьмах так боялись карцера. Самые жёсткие преступники могли сломаться за день проведенный в замкнутом помещении без окон, без возможности с кем-то поговорить и в полной темноте. Их одолевали галлюцинации: от тихого шёпота до неимоверного психоделического безумия.

Я надеюсь такое больше не повторится. Мне нужно как-то выбраться отсюда. Я начинаю хотеть есть. Интересно, меня кто-нибудь ищет? Я до сих пор плохо помню, кто я. Есть ли у меня родные. Жена, родители?

Что это? Кто-то скребётся по металлу. Кто-то есть снаружи! Я пытаюсь закричать, но мое горло пересохло и из груди вырывается только сухой кашель.

Скрежет усиливается. Страшно. Может здесь безопаснее? Может мне и не нужно наружу? Кто там?!

А может это очередная галлюцинация?

Скрежет достигает апогея. Я уже не могу его выносить и вдруг впереди меня открывается дверь.

Свет тусклый, такой болезненный, бьёт по глазам. Посреди света силуэт. Человек. Сложно разглядеть. Проклятый свет слепит. Я хочу что-то сказать, но лишь сипло выдыхаю воздух.

– Ты проснулся? Хорошо. Это хорошо! Я уже думал, что ты умер. Думал, что больше тебя нет, – голос человека был звонкий и весёлый. Как будто он встретил старого друга и поздравляет его с днём рождения.

– Я… помоги… – хриплю я.

– Но я уже помогаю. Помогаю тебе. Помогаю себе. Помогаю маме. Мама сейчас кушает, – мои глаза ещё не совсем привыкли к свету, но я уже мог различить говорящего.

Мужчина. Небольшого роста, с крепким телосложением. И что-то было не так. Я напрягаю зрение сильнее и понимаю: левая рука у него выглядит так, будто ее ломали тысячи раз. Причем сращивали ее неправильно – пальцы были загнуты под неестественными углами, в нескольких местах кость даже была снаружи плоти. Ещё его рука была все в порезах, а где-то кажется отсутствовали целые куски мяса. Я замычал от страха.

– О. Ты заметил мою руку? Это все наказания. Мама любит кушать. И когда она голодная… ну, она может быть злой. Может кушать меня. Или просто наказывать. Но я ее люблю. Она сказала, что когда умрет, я смогу ее съесть, а пока я должен ее кормить. И целовать. Я люблю ее целовать. Она тоже целует меня иногда, – он смущённо засмеялся.

– Выпусти… меня…

–Нет-нет. Нельзя. Мама тогда будет голодной и будет бить меня, кусать, рвать. Я не хочу. Я люблю, когда целует, а не ломает, рвет.

–Выпусти, пожалуйста…

–Нет! – он заверещал и ударил меня по лицу своей больной рукой, – Нет! Ты сидишь тут! Сохнешь! Ароматный! Вонючий! Потом мама кушает!

Он брызгает слюной, попадая на мое тело. Внезапно я понимаю, что голый. На моих руках и животе мелкие неглубокие порезы и ссадины. Их много. На запястьях – кожаные ремни.

Острая мысль пронзает мой мозг: “Меня съедят! Вначале высушат, как какую-то рыбёшку, а потом съедят! Заживо!” Я в ужасе кричу.

– Хватит! Хватит кричать! Ты мерзкий! – он закрывает дверь. Скрежет.