Саркома

уволенных сотрудников — честь и хвала замполиту и начальнику ГОВД. А вот каким показателем

измеряют идейно-моральный дух — критерий весьма условный и субъективный, зависит от

настроений, симпатий или антипатий начальства. Все относительно, туманно и абстрактно.

— Такие у тебя служебные функции, поэтому оценку начальства принимай, как должное,

терпимо, без амбиций и обид, — посоветовал Калач. — Запомни, что покорное теля двух маток

сосет. Если в отделе ПВР УВД зарекомендуешь себя с лучшей стороны, с первых дней не

наживешь недругов и завистников, то за званием и почестями дело не станет. А, если, у кого

появится на тебя зуб и зуд, то превратят в мальчика для битья, закиснешь и выше капитана не

вырастишь, хотя сейчас и на должности подполковника.

—Вячеслав Георгиевич, меня смущает и обескураживая довольно нелепая и даже абсурдная

ситуация со знаниями и субординацией. Некоторые из моих подчиненных в званиях капитана и

майора, а я всего лишь старший лейтенант, каковых в отделе больше двух десятков. Чувствую

себя не в своей тарелке. Поэтому стараюсь со старшими по званию не разговаривать приказным

командирским тоном, не напрягать их заданиями и просьбами, чтобы не обиделись.

— Вадим Андреевич, не будь кисейной барышней. О таком понятии, как «просьба» забудь, у тебя

главное оружие — приказ! А приказы не обсуждаются, а беспрекословно исполняются. Невзирая

на звания, ты по должности выше начальников отделений, и поэтому уверенно и смело отдавай им

приказы. Если кто-то из них проявит строптивость и гонор, то обращайся ко мне. Я их быстро

приведу в чувство, самым упертым звездану промеж глаз.. — он сжал пальцы в большой кулак.

— Поступай так, чтобы тебя не только уважали, но и боялись. А то ведь дело дойдет до того, что

сержанты станут помыкать и воду возить. Многие офицеры и сержанты, особенно которым до

пенсии осталось пять-десять лет, дорожат своей службой и, как черт ладана, боятся взысканий, а

тем более увольнения. Ведь тогда на гражданке, на стройках народного хозяйства, мужчинам

придется работать до 60, а женщинам до 55 лет, то есть обычного пенсионного возраста.

— Вячеслав Георгиевич, не хочу, чтобы у вас из-за меня, если начну жаловаться, испортились

отношения с офицерами?

— Не испортятся. Они — люди военные и для них приказ — закон! — заверил подполковник. —

Конечно, дополнительные звезды на погоне, а тем более большие, дают прибавку к зарплате.

Припоминаю такой эпизод: у одного из офицеров тогда еще ГРОВД, не буду называть его

фамилию, я спросил, кем он работает? Он, не моргнув глазом, ответил: майором. Почему? Потому, что за звание ему ежемесячно платили 140, а за должность дежурного по отделу 110 рублей.

Большое значение имеет выслуга. А у тебя всего лишь два года срочной службы в армии,

трудовой стаж в зачет не берется. Но не огорчайся, все равно деньги, как вода, их постоянно не

хватает. Ладно, об этом потолкуем в другой раз, есть тема важнее…

Подполковник развязал белые тесемки на папке и извлек из нее протоколы, к которым я

прикасался несколько часов назад, определяя наказания для «пациентов» медвытрезвителя.

Оставил на документах свои автографы. «Интересно узнать его мнение о моем дебюте в качестве

блюстителя», — подумал я. В следующее мгновение от его голоса повеяло холодком.

—Что же ты, Вадим Андреевич, милосердствуешь, проявляешь чрезмерную гуманность к

деклассированным элементам, своим поведением порочащим советский строй? Хочешь быть

добреньким для всех, в том числе пьяниц, тунеядцев, хулиганов, проституток… У нас не институт

благородных девиц, не монастырь, а милиция — вооруженный отряд трудящихся. Нас должны

бояться и уважать. При твоей политике снисходительности и попустительства медвытрезвитель

может превратиться в бесплатную ночлежку, в злачное место, в притон для алкашей, наркоманов

и прочих отбросов общества.

— У этих, как вы выразились, отбросов, паспорта граждан СССР, — возразил я.

— И что с того? — перевел он дыхание.

— По Конституции они обладают такими же правами, как и мы с вами.

—Но мы, как говорил Маяковский, гордимся: «Читайте, завидуйте я — гражданин Советского

Союза», а не позорим великую державу, — выдал он убедительный контраргумент.

— Нельзя всех оступившихся стричь под одну гребенку. Сами советовали не рубить с плеча, а

конкретно разобраться с каждым пациентом медвытрезвителя.

— Не лезет ни в какие ворота! Сорок трех алкашей оштрафовал всего лишь на 358 рублей.

Даже по десятке на нос не получается, — сокрушался подполковник. — Мы с таким хозрасчетом,

благотворительностью в трубу вылетим. Заведение могут закрыть из-за убыточности.

— Вячеслав Георгиевич, далеко не все из сорока трех пациентов закоренелые хронические

алкоголики. Есть и те, кто попался случайно. По информации фельдшера, большинство

находились в средней степени опьянения или на грани с легкой и лишь четверть — в тяжелой. Я

тщательно разобрался с каждым из них. Для этого потребовалось четыре часа.

— Четыре часа? — удивился он. — Ну, ты и даешь! Я за час пропускаю по сотне гавриков.