Сармат. Кофе на крови

— Грязный шакал, питающийся падалью!.. — скрипит зубами старик и, посмотрев на копны, под которыми замерли чужеземцы, шепчет: — О, аллах! Прости мне мой грех. Укроти ярость сердца моего и защити меня от шайтана.

Когда скала остается далеко за поворотом реки, старик обращается к Алану:

— Молодой гюрджи понял, что Абдулло с нукерами рыщет рядом, как волк?

— Я осетин, ага! — отвечает на фарси Алан из копны. — Мы все поняли, спасибо!..

* * *

Десятка три всадников на взмыленных конях, с трудом преодолев распаханный неровными прерывистыми бороздами ледник, останавливаются перед седловиной перевала, заваленной многометровой стеной снега, льда и камней.

— Абдулло, кони здесь не пройдут! — говорит бородатый наездник в грязной растрепавшейся чалме, обращаясь к толстому седоку на пританцовывающем темно-гнедом ахалтекинце. Он показывает камчой на завал. — Гяуры взрывами завалили перевал и, я так думаю, поставили наверху мины.

— Ну, и чего уставился на этот перевал, как баран? — орет Абдулло. — Расчищай, взрывай — я не собираюсь терять миллион долларов из-за твоей глупости, Гафур!

— Почему из-за моей глупости?! — вскидывается бородатый.

— А кто мне говорил, что проверил все ущелье Шайтана, разве не ты, старый вонючий козел? — шипит сквозь гнилые зубы Абдулло и наотмашь сечет Гафура камчой по лицу.

— Оставь Гафура в покое, Абдулло!.. Даже если к концу дня расчистим проход, то все равно не догоним их! — говорит по-русски рябой всадник. Хотя на голове его чалма и одет он в халат, все равно ясно, что человек этот не местный и скорее всего славянин. — За перевалом ледник... Говорил тебе, что лошадей подковать надо!..

— Абдулло! — восклицает сошедший с коня молодой нукер. — Смотри! — Он показывает на следы двух пар солдатских башмаков, четко читаемых на белом снегу низинки. — Двое их тут прошли, наиб...

— Двое... — растерянно тянет Абдулло и вопросительно смотрит на русского. — А остальные куда делись? Что скажешь, Леха?

— Я что, ясновидящий тебе?! — огрызается тот. — Может, вон под той лавиной прилегли поспать навечно! — кивает он на снежные завалы под склоном. — А может, эти двое, что здесь потоптались, навроде куропатки, фуфло толкают...

— Какой еще куропатки?.. — не поняв, переспрашивает Абдулло.

— Той, которая динамит! Она сама под руку лезет и тут же косяка в сторону дает... — размахивая руками, отвечает рябой.

— Абдулло тебя не понимает, Рябой...

— От птенцов она так хищников уводит, тварь. Чего здесь понимать?! И спецназовские волчары, когда надо, мастера на такие хохмы... Да что я леплю — ты ж, говорят, сам в ментовской шкуре кантовался, а, Абдулло?..

— А ты где кантовался, Рябой? — обнажает в ухмылке гнилые зубы Абдулло.

— Я-то?.. Будто не знаешь?.. Леха Рябой твою наркоту через Пяндж на своем горбу целую пятилетку таскал, чтобы, так сказать, разлагать молодых строителей коммунизма, — ухмыляется в рыжую бороду тот. — Житуха, Абдулло, была во-о, как при коммунизме!.. Таджички и узбечки сами штаны спускали за грамм марафета, не говоря уже о Наташках, — те, сучки, под Леху Рябого ложились штабелями...

— А потом в чимкентской зоне Леха Рябой сам штаны спускал перед любым коблом за полграмма гашиша! — зло обрывает его Абдулло.

— А тебе-то что? — бормочет Рябой. — Я теперь правоверный — и что, плохо служу тебе?..

— Харашо служишь, Леха, душой и телам! — ухмыляется Абдулло и показывает на завал: — Давай лезь туда, паршивый русский ишак, ищи мины!

— Спецназовские волкодавы тебя вокруг пальца, как баклана, обвели, Абдулло! — побледнев, орет тот. — Не поволокут они через памирские ледники такой дорогой груз... В ущелье их, сук, искать надо! Далеко они уйти не могли!..

— Ну, смотри. Рябой! Если ты врешь, Абдулло твою глупую ишачью башку резать будет, уши и нос резать будет! — шипит Абдулло и гонит ахалтекинца назад, в сторону ущелья.

* * *

Быстрый и коварный борей гонит снежную порошу. Он воет и плачет, как раненый дикий зверь, и обдает леденящим холодом идущих, высекая из их глаз тут же замерзающие на щеках слезы. Крошится под ногами снежный наст, качается слева, клонясь к вершинам, закатное солнце, отбрасывая от всего длинные, контрастные тени. Идти невыносимо трудно — Савелов и Шальнов еле переставляют ноги, задыхаясь в разреженном до предела воздухе.

Шальнов идет чуть впереди. Бредущий позади него Савелов оскальзывается и падает на ледяную проплешину.

— Дышать нечем! — хрипит он склонившемуся над ним Шальнову. — Все отдал бы за глоток воздуха!..

— Чего ты хочешь! К четырем тысячам над уровнем моря подбираемся, — выдавливает тот потрескавшимися губами и смотрит сквозь обмороженные, распухшие пальцы на уходящее за вершину закатное солнце. — Отдышись и выходи в эфир, капитан, пора! Ори открытым текстом все, что думаешь о советской власти!

— Однажды старого чукчу спросили, что он думает об этой самой советской власти, — находит силы улыбнуться Савелов.

— И что?