Саша Чекалин

Теперь Саша горько жалел, что раньше не держал язык за зубами и громогласно хвалился, что станет партизаном. Пообещав Илюше, что он на днях снова зайдет в село и тогда подробно поговорит обо всем, Саша огородами направился к своему дому в надежде встретить там отца. Окна по-прежнему были заколочены горбылями. В полутемной нежилой избе все находилось на своем месте. Очевидно, отец сюда не заходил. Заглянув в канаву возле кустов, куда выходил вырытый им подземный ход, Саша увидел, что земля от дождей осела, обвалилась. «Надо поправить», — думал он, шагая к овинам.

И когда до овина, где была спрятана винтовка, оставалось с десяток шагов, Саша заметил на дороге немцев. Их было пятеро. Те, кто был без оружия, несли под мышкой битых гусей, один, согнувшись и расстегнув шинель, тащил на спине мешок, а остальные двое шли налегке, с автоматами.

Одну секунду Саша стоял неподвижно, глядя на солдат, потом быстро пошел навстречу, мысленно повторяя, что он идет за соломой… идет за соломой…

Схватив для маскировки захрустевшую охапку соломы, он юркнул за омет, торопливо раскопал винтовку, гранаты. И только когда его руки лихорадочно щелкнули затвором, он полной грудью вздохнул и, выглянув из-за омета, увидел перед собой широко раскрытые голубые глаза солдата с автоматом. Выстрела из своей винтовки Саша не ощутил, запомнил только худощавое, землистое, с темными усиками и шрамом на лбу лицо человека в темно-зеленом мундире, ничком упавшего на рассыпанную солому.

Если бы Саша не стал сразу стрелять, побежал, гитлеровцы окружили бы его. Но теперь, побросав своих гусей и мешок, трое разбежались по сторонам, а второй, с автоматом, тоже сраженный Сашиными пулями, остался лежать на заросшей полынью меже. Израсходовав обойму, Саша торопливо сдернул с обоих убитых автоматы и побежал кустами, пригибаясь и волоча за собой оружие.

Когда он был уже в лесу, позади в селе послышалась стрельба. Он отдышался, вытирая шапкой обильно струившийся с лица пот, и направился в лагерь…

Стоять, прислонившись к дереву, надоело. Саша прошелся раз, другой…

Со стороны ручья послышались голоса. Саша прислушался, на всякий случай снял с плеча винтовку. На светлевшем косогоре за деревьями мелькнули тени.

«Наши!» — с облегчением вздохнув, определил Саша. Он вышел вперед, окликнул.

— Свои!.. Свои!.. — раздались знакомые голоса Петряева и Короткова.

Один за другим, шаркая ногами по земле, пятеро партизан прошли в низкую землянку.

…Высоко над лесом протяжно заурчали самолеты.

«Фашисты, — определил Саша, запрокинув голову и прислушиваясь. — Гады… Наверно, Москву бомбили…» Сердце у него тоскливо сжалось.

Вздохнув, он прислонился к молодой березке. Сколько еще времени стоять? Наверно, недалеко и до рассвета… Вряд ли теперь отпустят его в город… А в Лихвине его ждут, нельзя не прийти… Саша снова задумался. Тогда, до этой злосчастной истории со стрельбой, вернувшись из города, Саша рассказал командиру о своей встрече с ребятами. Ожидал, что ему дадут задание организовать ребят.

— Знают твои дружки, что ты партизан?

— Нет, — ответил Саша.

На этом разговор закончился.

Скрипнула дверь в ближней землянке. Кто-то, тяжело ступая, вышел наружу. Слышно было, как он слегка потянулся, кашлянул и стал подниматься наверх. Саша, неслышно шагая по увядшей траве, подошел ближе и узнал Кострова. Ефим Ильич вышел одетый, в сапогах, в своем потертом драповом пальто с мерлушковым воротником, но с непокрытой курчавой головой.

— Ну как, все тихо? — спросил он.

— Тихо, — ответил Саша.

Костров присел на пень, обхватив колено руками, а Саша остановился рядом, поняв, что предстоит какой-то разговор.

— Вернулись наши… — тихо, словно беседуя сам с собой, заговорил Ефим Ильич. — Подорвали на минах два грузовика. Ночью побоятся ездить фашисты.

— Они и так боятся, — заметил Саша, — как вечер, так в деревню на ночлег сворачивают.

Ефим Ильич помолчал.

— Ну, как считаешь, незаслуженно получил наряд? — вдруг спросил он, прищурившись, глядя на Сашу. — Обиделся?

Саша опустил голову.

— А вы с Митей могли погубить не только себя, но и своих товарищей. Даже если бы немцев встретили в лесу, стрелять нельзя. Надо отвести как можно дальше.

— Я понимаю, неосторожно мы поступили, — прошептал Саша.

— Дело не в осторожности. Дело в дисциплине. В тылу врага каждый из нас не оружием силен, а своей дисциплиной. Железной дисциплиной, сознательностью, коллективностью. Получил задание — выполни. Что угодно делай, а выполни. Попал товарищ в беду — выручи. Жизни своей не пожалей, а выручи.

Саша молчал, опершись на винтовку. Ефим Ильич внимательно, испытующе смотрел на юношу.

— Оружия тоже нужно поменьше с собой таскать. А то вы с Митей обвешаетесь гранатами, да еще винтовка, клинок, кинжалы. Как опереточные герои на сцене. Стрельбой увлеклись. Признайся, не первый это раз.

— Да, не первый, — сознался Саша.

— Надеюсь, поймешь, что в последний. Жизнь у нас теперь суровая. Или мы их, или они нас. Ты ведь комсомолец?