Саша Чекалин

— Ну, ясное дело. — Саша даже усмехнулся. — Меня в комсомол еще в прошлом году приняли. — И неожиданно для себя, в порыве откровенности, проговорился о том, чего еще никто в отряде не знал: — В комсомольском билете я на год старше возрастом записан…

— Как же это так? Ошибка, что ли, произошла?

Саша ничего не ответил. Костров тоже замолчал, и молчал он долго. Саша поднял голову и, стараясь не упустить удобного момента, с надеждой в голосе попросил:

— Ефим Ильич, нужно мне в город сходить. Очень нужно. Там наши ребята… Вы сами понимаете… комсомольцы они. Вы поговорите с Дмитрием Павловичем, чтобы отпустил и задание ребятам дал. Хорошо бы сегодня. И батареи достать для радиоприемника, я знаю где…

Расспросив Сашу про ребят, Костров задумался.

— Нужно и их приобщить к делу, — сказал он. — Каждому дать работу.

Саша невольно почувствовал радость. Теперь судьба ребят зависела от Кострова. Он поможет. А Сашу никто уже больше не упрекнет, что он плохой товарищ, не заботится о своих друзьях. Костров поднялся, провел рукой по волосам.

— Иди, — сказал он, — ложись спать. Я поговорю с Дмитрием Павловичем, отпустит…

Он взял из рук Саши винтовку, щелкнул затвором, проверил, заряжена ли.

Уже в землянке, забираясь под одеяло, Саша взглянул на ходики и подумал, что сменил его Костров рано. Надо было стоять еще час с лишним.

Засыпая, Саша думал о Кострове. Было в этом человеке что-то привлекавшее к себе, какая-то внутренняя сила. Очевидно, поэтому так уважают его все партизаны. Саше не приходило в голову, что Костров появился в партизанском отряде не случайно. Он был представителем партии в районе, оккупированном врагом, руководителем подпольной организации коммунистов, рассредоточенной по окрестным деревням, тщательно законспирированной.

В партизанском отряде об этом знали только Тимофеев и Дубов.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Короткая встреча Наташи Ковалевой с Сашей Чекалиным не изменила положения семьи Тимофеева. Наташа не сумела что-либо сообщить Саше и не узнала, где он находится. От прямого ответа он увильнул, говорил загадочно, какими-то намеками и явно торопился уйти. То ли он скрывался в Песковатском, то ли жил в станционном поселке Черепеть. А с ней, как показалось Наташе, он разговаривал сухо. Может быть, стеснялся ребят, может, и не доверял ей. Наташа теперь могла все подумать.

Славка, Генка и Костя не отходили от Саши ни на шаг и враждебно глядели на Наташу.

Все же, когда Саша уходил, он пообещал, что на днях даст о себе знать, и Наташа вернулась домой несколько успокоенная. Раз Саша обещал прийти, он придет. Никогда у него слова не расходились с делами.

Возвращаясь после встречи с Сашей домой, она увидела, как эсэсовцы вели по улице группу арестованных, среди которых был знакомый всему городу балагур и шутник письмоносец Михеич. Старик был в разорванной, окровавленной одежде, с непокрытой седой головой. Наташе стало страшно. Закрыв глаза, она прислонилась к мокрому забору. Ведь такая же судьба может ожидать и ее… Но появилась и другая мысль: если уж такие люди, как Михеич, мужественно сопротивляются врагу, то ей, комсомолке, тем более надо быть смелой и твердой. Эта мысль заставила ее выпрямиться и с еще большей ненавистью посмотреть на таблички с немецкими названиями улиц, на пестро намалеванный плакат, на котором краснорожий нарядный парень в шляпе и в галстуке, слащаво улыбаясь, призывал молодежь ехать работать в Германию, своим трудом помогать строить «новый порядок».

— Не будет по-вашему, — шепотом сказала она, погрозив кулаком краснорожему парню на плакате.

Проходивший в этот момент мимо Гриша Штыков удивленно взглянул на Наташу и вежливо поздоровался.

— Ну, как живете? — спросил он и хотел еще что-то сказать, но Наташа, сухо кивнув ему головой, прошла мимо.

Гриша долго смотрел ей вслед.

Если бы не правила конспирации, он остановил бы девушку и попросил бы ее оказать ему небольшую услугу. Только она могла это сделать. В эти тревожные дни он ждал, подойдет ли снова полицай со своим разговором об эвакуации его родных. Должен подойти… Но когда?

На перекрестке Наташу встретил Егор Астахов.

— Разговаривала с Шуркой… — сообщила она. — Живет он не в городе, а где — не знаю…

Егор досадливо махнул рукой.

— Не мы с тобой только застряли, многие так. Он с надеждой глядел на девушку.

— Что делать-то будем, Натка?.. Ты хотела мне что-то сообщить…

— Потом Егор… Потом… — Она внезапно испугалась за свою болтливость. — Ты заходи ко мне, Егор… Заходи. Я все время одна… — И бегом побежала домой.

Дома мать уже стояла у крыльца, как солдат на часах, ожидая Наташу.

— Прохор приходил, да ушел, — сообщила она. — Ох, Наташка!.. Пропадем мы. Соседи мне уже намекают: «Кто это у вас живет?»

— А ты молчи, молчи, мама… — строго приказала она матери.

Наташа и сама чувствовала, что дела плохи. Она еще удивлялась, как дядя до сих пор на нее не донес. Или не догадывается, или все знает, но, жалея домашних, ничего не предпринимает?