— Очень, очень приятно. «Детство Темы» — это ваше? Замечательная вещь. Серьезно, не ваше? Ну, я очень рад. До сих пор кинематограф был одно, а литература — другое. Теперь, надеюсь, будем идти в ногу. Конспект ваш точка в точку то, что надо. Из 68 проектов, имейте в виду, я подал голос именно за ваш… А обыкновенно я бракую все 100 процентов. Понимаете?.. Вы курите?.. Об условиях переговорите с Юлием Цезаревичем. Наш юрисконсульт. Знакомы? Ну, хорошо. Он вас сейчас передаст нашему режиссеру… Если у вас есть лишнее «Детство Темы», пришлите, пожалуйста, с надписью, — мой мальчик очень любит с надписью. До свиданья.
В коридоре выяснилось, что никакими Пиренеями и не пахнет. Пиренеи превратились в скромный холмик, на котором можно было отдохнуть месяц-другой… А «большая вещь»… Ну что ж, хоть с места ее сдвинешь.
Режиссер принял автора «Разочарованного водолаза» в пропахшем пустотой и пылью кабинете. Поднял усталые, гениальные глаза — так ведь нелегко нести на плечах мировую известность — и лаконично отчеканил:
— Вы на верном пути. Знакомы с техникой?.. С выделением крупных планов и прочим? Я вам покажу. Вот тут, можете взять с собой, образцовая схема технического сценария… Что? У вас уже готов весь сценарий? Гем лучше. Зайдите через неделю в это время, мы переговорим.
Сдержанно-иронически улыбнулся и проводил автора до дверей.
Дальше одна за другой заклубились «тайны Мадридского двора». Юрисконсульт категорически заявил, что и сценарии, по его юрисконсультскому мнению, план реальный превалирует над планом фантастическим, а по совершенно недопустимо. Главный бухгалтер держался противоположного мнения и, кроме того, находил. что расходы на подводную постановку превышают среднюю норму. Режиссер требовал перевода всех надписей в действие, а директор, напротив, настаивал на увеличении надписей и энергичной их юморизации.
Компаньон директора находил, что в сценарий надо ввести голландский бытовой элемент, выдержать сценарий до весны, а затем перепродать его в Амстердам…
Михаил Павлович переделал сценарий сначала в одном направлении, затем в другом. Сел было с душевной тошнотой переделывать в третий раз, но, к счастью, на вечеринке вологодского землячества познакомился у буфета с младшим помощником механика «Усть-Сысольск-Париж-фильм».
Младший помощник нежно взял его за локоть и зашептал в ухо:
— Между нами, да? Бросьте! Тетка директора хлопочет о своем зяте, который спекся в издательстве и теперь вроде как безработный. Он сейчас пополам со вторым режиссером «Отцов и детей» пересценаривает. С кораблекрушением в конце: Базаров тонет, а отец на корабельном сундуке спасается… Вообще — промышленность добывающая и обрабатывающая… А кроме того, Сильвия Нильская, как всемирная звезда обоих полушарий, очень обижена, что вы не через нее пробивались, и вашу английскую водолазку играть не согласна. Ей же по сложению, между нами говоря, ниже ватерлинии в купальном костюме сниматься не к лицу… Разрешите, из уважения к печатному слову, чокнуться?
Михаил Павлович чокнулся и рассмеялся.
Домой пришел веселый. Черновик сценария сжег в камине, руки вымыл, сестру в пробор поцеловал и кротко спросил:
— Больше не будешь?
— Не буду…
В дверь постучал приятель из «Союза журналистов и писателей».
— Михаил Павлович, новость! Пошли этих ослов к черту!.. Черновик у тебя сохранился?
— А что?
— Только что был в новом кинообществе «Соль-Вычегодск-Париж-фильм»… Очень просили тебя показать твой сценарий.
— «Возможности кинематографа безграничны, как Млечный Путь?»
— Ну, конечно… Чего же ты смеешься?
Но Михаил Павлович подошел к приятелю сзади и вместо ответа надел ему на голову футляр из-под пишу щей машины.
— Что ты, с ума сошел?! — забубнил из-под футляра испуганный голос.
— Нет, наоборот. Выздоровел.
ПТИЧКА
В быту нашем веселых историй и с воробьиный клюв не наберешь. Вот когда соберетесь как-нибудь в приятельской компании, попробуйте такой опыт сделать: пусть каждый попытается вспомнить и рассказать о чем-нибудь забавном и веселом, что он за все годы эмигрантских перелетов сам пережил или краем уха слышал. Один вспомнит, как ему добрый дядя из Риги спой старый английский костюм для перелицовки прислал. И как парижский портной из Кишинева, вздев на пос окуляры, честно осмотрел тройку во всех интимных подробностях, без всякой иронии краткий диагноз поставил: «Уже перелицовано». Другой расскажет, как он, родившись в Одессе, должен был в Вильно, при помощи двух бескорыстных лжесвидетелей, заново родиться в Ковно, иначе вместо нужной ему визы он получил бы некоторый символический предмет с маслом. Третий… третий позовет своего семилетнего Грегуара и для увеселения гостей спросит:
— А какую ты русскую песню знаешь?
И Грегуар, став в лезгинскую позу, с чистейшим медонско-боярским акцентом пропищит:
Как видите, чрезвычайно веселые истории.