Саша Чёрный

— Случай, ваше превосходительство, необыкновенный… Солдат Лушников в сидячее место ранение имел, до того здорово у нас его залечили, что и швов не видать. Будто кумпол гладкий, до того красиво вышло. Муха и та не усидит. Извольте взглянуть.

Генерал, само собой, интересуется. Перекувырнули Лушникова, оголили ему Нижний Новгород, главный врач так и ахнул. Не крой лаком, завтра строгать… Рубец пунцовый во всю полосу, будто сосиска, вздулся. Опасности никакой, а знак отличия полный, лучше не надо.

Вот тебе и намаслил… Нахохлился генерал, хмыкнул в перчатку и бессловесно в коридор вышел. Главный за ним — только кулак за спиной Лушникову показал. Сестрица валерьянную пробку нюхает… Подбелил солдат щи дегтем, нечего сказать!..

Что там дальше было — Лушникову неизвестно, а только через малое время крестный ход энтот назад потянулся: генерал кислый, шашку волочит, главный врач за ним халатную тесемку покусывает — сладка, надо быть. Смотритель в самом хвосте — будто два невидимых беса под мышки его в котел волокут…

Обедать, однако ж, надо — и святые закусывают. Только это выздоравливающие за перловый суп принялись, сестрица впархивает да прямо к Лушникову с сюрпризом:

— Собирайся, милый человек, на выписку. Главный врач распорядился перышко тебе немедленно вставить — нечего лодырей держать, которые начальство почем зря морочат!

Встряхнулся солдат, ему что ж. Рыбам море, птицам воздух, а солдату отчизна — своя часть. Не в родильный дом приехал, чтобы на койке живот прохлаждать… Beселый такой, пирожок свой с луком — почитай, весь мой — доел, крошки в горсть собрал, в рот бросил и на резвые ноги встал.

— Спасибо, сестрица, за хлеб за соль, за суп за фасоль. Авось Бог не приведет в другой раз белое тело живопырным швом у вас зашивать… Слушок есть, что к Рождеству немцу капут, женщин у них уже будто малокровных в артиллерию брать стали. А с бабами много ли настреляешь…

Однако сестрица от койки не отходит, вертится. Очень ей по ученой части интересно, как солдат то гладкий был. то вдруг рубец у него наливным алым перцем с исподу опять засиял. Как. мол. такое. Лушников, могло произойти?

Ему что ж скрывать, не католик какой-нибудь.

— Ничего, — говорит, — денатурального, сестрица, в том нет. Третьего дня, как меня ваш главный обернул, и по деликатности воздух в себя весь вобрал, вся кровь и меня и втянулась, ни швов, ни рубцов. А сегодня запамятовал. вот ошибочка и вышла. Уж не взыщите, сестрица. Корова быка доила, да все пролила. Всякое на свете бывает…

АНТОШИНА БЕДА

Пала ночь на город… Звезды не спят, ветер по кустам бродит, а солдатам в мирное время в ночную пору спать полагается. Спит весь полк, окромя тех, кто в карауле да по дневальству занят… Собрались солдатские Ангелы-Хранители в городском саду, за старым валом. Подначальные ихние, по койкам свернувшись, глаза запели — не сидеть же до белой зари у изголовьев ихних… Ходят Ангелы по дорожкам, мирно беседуют — лунный свет сквозь них насквозь мреет, будто и нет никого. Только крыло, словно парус хрустальный, кой-где над кустом загорится — и опять в темных кустах погаснет.

Кажный Ангел со своим солдатом схож: который солдат в плечах широк, лицом ядрен — и Ангел у него бравый; который замухрышка незадачливый — Ангел у него тихонький, уточкой переступает, виду у него настоящего нет… Однако все между собой в светлом согласии, в ладу — не по ранжиру же им. Ангелам, равняться, звание не такое.

Все боле поротно они собирались, кругами. Потому кажный своей частью интересуется, все солдатики своей роты до донышка им известны — беда ли какая, либо заминка, совместно обсудят, авось чего и придумают.

Шестой роты Ангелы коло пруда расположились. Ангела первовзводного командира обступили, ласково ему выговаривают: что-де твой воин-унтер разбушевался — спокоя от него нет, молодых солдат сверх пропорции жучит… Какой-де его овод укусил? Начальник был справедливый, а теперь — будто козел на бочку, так на всех дуром и наскакивает.

Смутился Ангел, поясок шелковый подергивает «Эх, братцы, и самому мне обидно. Письмо он с деревни получил — невеста евонная за волостного писаря замуж вышла — вот он с досады и озорует. Уж я его как-никак успокою… Свое горе, сам и перетерпи, на подчиненных не перекладывай.

Про инспекторский смотр поговорили — кажись, в роте все исправно, без боя, без крика репертички идут… Сойдет гладко, солдатам облегчение.

Помолчали Ангелы, стали камушки в лунный пруд метать. С чего ж им печалиться: войны не предвидится, в роте штрафованных нет, кажный солдат себя соблюдает — кажись, у Ангелов-Хранителей и забот-то никаких нет.

Затянул было с правого фланга светлокрылый один любимую их, солдатскую:

Раным-рано на рассвете
Господь солнышко послал.
Чтоб на ротное ученье
Солдат жаворонком встал…

Подхватили Ангелы бестелесными соловьиными голосами — от ясного дыхания рябь по пруду прошла. Прижались друг к дружке для угрева, покачиваются. Ан тут ктой-то из них и спрашивает.