Саша, привет!

– Но вот видите, вы не на моём месте. Знаете, я не то чтобы очень сильно об этом думаю. Я многие вещи от отца перенял. Он простой человек был, работал инженером на ЗИЛе. Стопроцентный еврей. Предки – раввины из местечек белорусских. За «Торпедо» болел и меня приучил, я уже говорил вам, кажется. Он был, знаете, настоящий советский патриот. Любил нашу страну, искренне. Я его по молодости про Израиль спрашивал, он говорил, что да, это тоже наша страна. Но главная наша страна – Советский Союз. Ну вот. Я не знаю, это от отца или нет, но вот я тоже. Я люблю Россию, это моя страна, моя культура. Да, я нашу еврейскую культуру, конечно, тоже люблю, это моё, родное. Но… я русский еврей, понимаете. Вот знаете, в Нью-Йорке всех русских евреев называют русскими, и они себя сами так называют. Ну вот, так и я. Как-то привык быть за Россию. Не хочу никуда отсюда уезжать. Не знаю. Трудно, может быть, объяснить. Просто вот как-то так. Люблю Россию, русских. Да мы от них, от вас в смысле, ничем толком не отличаемся. Да. Это трудная тема, не все мои соплеменники и единоверцы меня поймут, но вот так.

– Кстати, да, я тоже особых отличий как-то не вижу.

– Ну вот да. Так что я, да, за нашу сборную. За сборную России. Хотя, конечно, позорище страшное.

– Борис Михайлович, спасибо, я поймал себя на мысли, что мне почему-то приятно это слышать. Хотя я сам – не бог весть какой патриот. Немного, знаете, привык скептически к нашей несчастной родине относиться. Знаете, как у нас, у русских, принято – со смешком, с усмешечкой.

– Да, знаю. С усмешечкой. Понимаю это.

– В общем, спасибо. Спасибо вам от русского недопатриота.

– Да… вот так как-то…

Повисает долгая томительная пауза.

– Сергей Петрович. Вы простите меня, конечно. Я вот что думаю. Мы с вами говорим, говорим.

– И как-то всё без толку, да?

– Ну, как бы да. Немного уже по кругу пошло, вам не кажется?

– Кажется, уже раза со второго.

– Ну вот.

– Да.

– Сергей Петрович, мне кажется, нам надо прекратить вот это, извините за выражение, моё духовное окормление. Мне кажется, это уже давно стало профанацией.

– Да, Борис Михайлович, вы правы. Это потому, что я уже фактически умер.

– Кстати, да.

– С мёртвым трудно говорить о религии, да и вообще трудно говорить, я понимаю.

– Знаете, да. Спасибо, что говорите это за меня. В общем, мне кажется, для нас обоих будет правильно подписать бумагу о прекращении моего духовного окормления.

– Ну давайте, я лично не против. Действительно, смысла особого не имеет всё это.

– Тем более что, если вдруг будет нужно, вы всегда сможете меня вызвать. И я приду. Это просто будет уже не на регулярной основе, а тогда, когда у меня время будет.

– Думаю, что не будет такой необходимости.

– Я почему-то тоже. Сергей Петрович, у меня формальный вопрос, который я должен задать. Вы хотите принять иудаизм?

– Нет.

– Хорошо, понял вас. Я знал, просто формально должен был задать этот вопрос при окончании нашего, так сказать, общения.

– Да, я понимаю. Мулла тоже спрашивал. Только лама ничего такого не спрашивал, бумагу сразу сунул на подпись, и дело с концом.

– Да, Тамир – он такой! (Смеётся.) Ему по барабану все эти наши правила.

– Я так и понял. Ну давайте, где мне там расписаться.

– Вот, смотрите, я везде галочки поставил, вот везде, где галочки, расписывайтесь.

Серёжа несколько минут пребывает в поисках галочек и в оставлении на документе своей подписи.

– Вот, хорошо, спасибо.

– Спасибо вам, Борис Михайлович.

– Ну что, я пойду?

– Ну, давайте. Спасибо вам большое, я сейчас совершенно искренне говорю. Спасибо, что провели со мной время. Вы хороший человек, всегда буду о вас помнить.

– И я о вас тоже.

Серёжа встаёт, чтобы проводить Бориса Михайловича, и как-то так получается, что они обнимаются и долго стоят обнявшись, хлопая друг друга по спинам.

– Ну, я пойду. Давайте, держитесь.

– Да. Давайте. Спасибо. Вы тоже держитесь, кстати.

– Да уж, действительно.

– Всё, давайте.

– Давайте.

Эпизод 66

Мы видим раввина Бориса Михайловича. Он сначала идёт по улице, потом едет в метро, потом едет на автобусе. Борис Михайлович выходит из автобуса и идёт по дорожке между домами домой. Борис Михайлович подходит к подъезду, набирает код, открывает дверь, поднимается по маленькой лесенке к лифту, вызывает лифт. Борис Михайлович едет в лифте на девятый этаж. Борис Михайлович выходит из лифта, достаёт из кармана ключи, открывает дверь, входит в квартиру.

Мы видим квартиру Бориса Михайловича. Это маленькая двухкомнатная квартира. Кроме Бориса Михайловича, в ней никого нет. Квартира выглядит довольно убого. В ней мало мебели, а та, что есть, уныла и облезла. Какой-то топчан. Какой-то диванчик. Какой-то шкафчик. Столик, стулик. Какое-то всё такое. Какое-то маленькое, убогое.