Саша, Володя, Борис...

Борис сообщил двум кремлевским заправилам, Чубайсу и Коржакову, что все его попытки получить кредит на Западе провалились, и денег, чтобы поддерживать ОРТ, больше нет. Поэтому ему должны предоставить доступ к ресурсу, который мог бы генерировать наличность, иначе Первый канал лопнет как раз накануне президентских выборов. В конце концов государство владеет 51 процентом и должно нести хоть какую-то ответственность за убыточный канал. Аргументы Бориса звучали убедительно, и вскоре был организован дополнительный залоговый аукцион на контрольный пакет акций “Сибнефти” — Сибирской нефтяной компании, являвшейся седьмым по объему производителем нефти в Российской Федерации. Экономисты Чубайса оценили минимальный размер залога в сто миллионов долларов.

Однако у Бориса не было ста миллионов наличности.

КАК-ТО РАННЕЙ ОСЕНЬЮ Березовский пригласил меня в Клуб, чтобы “поговорить о важном деле”.

Для большинства москвичей Клуб этот был знаменитым и загадочным местом: обозначить свое присутствие там было весьма престижно. О талантах шеф-повара и качестве вин ходили легенды. После покушения на Бориса в 1994 году в Клубе была введена жесткая система безопасности: металлодетекторы, мониторы и камеры слежения, проверка документов при входе; появилось большое количество молодых людей с повадками “девяточников” — бывших кагэбэшников из Девятого Главного управления КГБ, занимавшегося охраной правительства.

На стене в баре, служившем также залом ожидания, висел первый в Москве телевизор с плазменным экраном. Посреди гостиной стоял белый рояль, на котором давний друг Бориса, пожилой еврей в белом костюме иногда играл этюды Шопена. На барной стойке красовалось чучело крокодила. Борис вечно опаздывал, и поэтому посетителям обычно приходилось ждать. Атмосфера располагала к тому, чтобы люди, тянувшиеся к Борису нескончаемым потоком, могли расслабиться и приятно провести время в ожидании своей очереди.

В любой день в Клубе можно было увидеть министров и телевизионных знаменитостей, депутатов Думы и ведущих журналистов, губернаторов и управляющих инвестиционными фондами. В тот день Борис принял меня сразу: меня быстро провели в кабинет через бар и небольшое фойе, в центре которого находился маленький журчащий фонтанчик в стиле барокко.

— Как ты думаешь, может ли Сорос заинтересоваться инвестиционным проектом в 50 миллионов долларов? — спросил Борис, как только я появился в дверях.

После неудачи с займом для ОРТ мне казалось бесполезным идти к Джорджу с подобным предложением, но я и слова не успел сказать, как Борис стал обрушивать на меня поток информации.

— На этот раз речь не об убыточном телеканале, а о реальной и прибыльной нефтяной компании, вертикально интегрированной, владеющей месторождениями, нефтеперегонным заводом и экспортным терминалом. Это лучший ресурс советского энергетического комплекса! Будет аукцион, но нам не хватает денег. Вот и хочу предложить Джорджу принять участие в залоговом аукционе по “Сибнефти” на равных со мной — 50/50.

— Подожди-ка минуточку. Ведь иностранцам не разрешается участвовать в этих аукционах, — возразил я.

— Это не проблема! — воскликнул Борис. — Создадим российское юридическое лицо, где у Сороса будет 50 процентов минус одна акция. По мировым стандартам, запасы нефти в компании тянут на пять миллиардов. Минус политический риск, это естественно. Скажи Джорджу, что он просто обязан согласиться. Такой шанс бывает раз в жизни! Вот пакет документов. Это действительно очень срочно. Я готов вылететь в Нью-Йорк в любую минуту.

Я отвез его предложение в Нью-Йорк и был очень удивлен тем, что Сорос заинтересовался. Он думал две недели. Я наблюдал за ним и гадал, переступит ли он черту, примет ли участие в золотой лихорадке грабительского капитализма?

Джордж никогда не скрывал, что в нем уживаются две разные персоны: жесткий управляющий инвестиционным фондом, действующий в интересах своих акционеров, и социальный реформатор, который борется за изменение мира к лучшему. Чтобы избежать конфликта интересов, он предпочитал не иметь деловых проектов в тех странах, где занимался благотворительностью. Но в данном случае перед ним действительно была уникальная возможность.

В конце концов он отказался.

— Этот актив ничего не стоит, — объявил он. — Могу поспорить, что коммунисты победят на выборах и аннулируют все эти аукционы. А Борису хочу посоветовать: пусть не ввязывается. Он вложит все, что у него есть, и все потеряет.

Сорос был не одинок в своей оценке перспектив вложений в “Сибнефть”. Борис тогда объездил всех своих западных и восточных партнеров: от руководителей “Мерседеса” в Германии до владельцев “Дэу” в Корее, но никто не изъявил желания войти в долю. Все были уверены, что авантюра Чубайса с залоговыми аукционами не продержится и месяца после ухода Ельцина, а это казалось неизбежным.