Сашка

– Хороший. А сестра двух детей оставила, каково? Письмо прислала через год, как убралась; я тогда ей отписала, что её муж покончил с собой. После этого пропала, – рассказала, тяжело вздохнув, Полина.

– Ни слуху, ни духу, – добавила. – А ещё безотцовщина… И я схоронила своего – Зинке один год был…

– Ты, Полина Семёновна, молодая, у тебя всё впереди.

– Где там – сорок не за горами.

– Ничё, – утешал Еремеев, – закончится война, мужики с фронта вернутся, тогда всех баб замуж выдадим.

Допив чай, он накинул на плечи шубейку, поблагодарил Полину Семёновну и ушёл.

– И этот посидеть не захотел, – неизвестно кому пожаловалась Полина. – Как мне надоели эти стены, стараюсь, чтоб уютней было, а для кого?

Сашка зевал, тётка хмурилась. Зина, увидев неважное настроение матери, приготовила малому постель и села за книгу, помня, что мать ей не мешает, если она читает. Но много раз, выполнив работу по хозяйству, она, сидя над книгой, о чём-нибудь мечтала. Обычно представляла, как учиться будет в каком-нибудь городе и познакомится там с парнем. Незаметно летело время, а мать не замечала, что книга у дочери открыта на одной странице.

25

Вечно в хлопотах Агафья Рязанцева. С первыми лучами солнца она на ногах.

– Старик, Вову в садик отведи, а я за хлебом займу очередь.

Стянула с Семёна одеяло.

Дверь стукнула. Дед Семён, поднялся, сел. Посидев, оделся.

– Пошли в сад, – обратился он к внуку.

Тот влез под одеяло.

– Рано, посплю, – промямлил.

– Вставай, ждать не буду.

– Правильно, иди один, – предложил Вовка.

Дед скинул с внука одеяло; тот нехотя пошлёпал к умывальнику. Вскоре они вышли во двор, засыпанный снегом. Вовка почти сразу завалился в сугроб. Семён, матерясь, поднял его; за воротником у малого снег. Вытряхнув его, Семён скомандовал:

– Лезь на загривок, а то до вечера не дойдём.

Вовка, с удовольствием, забрался на спину деду; и таким способом добрались они до водопроводной колонки. Утомился дед и запамятовал, что под снегом здесь может быть лёд. Ступив неосторожно, он упал на бок. Вовка перелетел кубарем через его голову и растянулся. Старик с трудом поднялся и разразился матом; отведя душу, заворчал:

– Навязали по садикам водить…

Так и плелись они под бурчание деда, проклинавшего детсад, бабку и внучат. Наконец, дошли до места – бревенчатого здания, похожего на барак. В коридоре стояли фикусы, поникшие от холода; из дверей комнат высовывались детские посиневшие носы и слышались окрики воспитательниц. В конце коридора рыжий малый бил по клавишам пианино, и из дряхлого инструмента вылетали нестройные звуки.

– Дуй! – приказал Семён, когда Вовка скинул пальто.

– Н-е-т! – захныкал тот. – Пошли домой…

– Что ты! – шикнул на него Семён. – Жрать нечего…

– Не останусь… – ныл Вовка.

К ним подошла полногрудая воспитательница.

– Ерёмин! – в голосе напускная радость. – Пошли, ребятишки заждались тебя.

Семён кивнул ей, думая: «Вижу, толстомясая, прикидываешься, что пацану рада.» Проговорил же вежливо:

– Забирайте, я пойду.

– Идите, идите, – проворковала воспитательница и потащила Вовку за руку, да так скоро, что тому бежать пришлось.

– Послушай, дочка, – крикнул ей вслед старик, – малый ничего с утра не ел, уж покормите.

Воспитательница, словно не услышав, не оглянулась. Семён, махнув рукой, вышел на крыльцо. Выругавшись и сплюнув на обе стороны, он подался в гору. По бокам улицы кривыми рядами стояли тёмные от времени бараки с покосившимися ставнями. Из одного барака вышла женщина и направилась навстречу Семёну, прижимая к груди кое-как завёрнутое дитё: Семён увидел торчащую из тряпок ножку. Поравнявшись с женщиной, высказал:

– Заморозишь ребёнка!

Женщина, мимо проскочив, крикнула:

– Язык длинный не заморозь!

Семён, не найдя слов для ответа, выпустил мат и вошёл дальше. В ограде избы задержался. Постояв, вошёл в сарай. «Коровы нет, а дух стоит», – подумал. Сел на скамью, на которой его Агафья доила корову, и извлёк из кармана узелок, сооружённый из грязного носового платка; дрожащими пальцами развязал его. Из узелка посыпались деньги. Семён сгрёб их и вытащил другой свёрток. Развязал и его; в нём оказались купюры крупней. Собрал бумажки. «Старик, денег дай…» – вспомнил просьбу жены. «Нет денег! – мысленно отбрил её, перебирая купюры и гладя их. – У юноши сила в теле, а у старика – в кармане». Свернув деньги в трубочку, он спрятал их.

Выйдя из сарая, он почувствовал прилив сил. Не зная, куда деть их, поднял метлу и стал мести снег. С каждым взмахом белые пушинки летели вверх, кружась. Отведя душу, он положил у крыльца метлу и ввалился в избу. Устало упал на кровать. Появилась Агафья Кирилловна.

– Простыня грязней валенок? – без злости пробурчала.

– Я в своём дому, – ответил нехотя Семён.

– Мог бы прийти к магазину, целый час простояла, ноженьки аж гудят, – сказала Агафья Кирилловна более раздражённо.

– И я делом занимался, только прилёг, не привязывайся, дурная баба! – повысил голос Семён.

– Знаю, чем занимался, отшельник, – громко высказалась Агафья Кирилловна. – Поди, деньги считал? А я по соседкам бегаю, прошу взаймы.