— Это была ирония, — пояснил Вагнер. — Игра слов. Продолжу: о том, что к дому ведёт подземный ход от «крепости Бахмут», наши точно не знали, но, по всем приметам, выходило, что так. Бандеры маскировались, конечно, гоняли к высотке пустой бэтэр, типа пересменку делали, но там даже по его посадке можно было понять, что машина порожняком идёт. Короче, вместо того, чтобы героически гибнуть от натовской артиллерии, моя группа должна была уйти в подземный Бахмут… и разведать там всё. Мы считали, что коридор уходит под «АЗОТ» — там вроде как вторая цитадель из трёх. Наши сейчас штурмуют первые две — это та стрельба, что вы могли услышать в отдалении.
Вагнер зябко поёжился:
— Им не позавидуешь. В катакомбах воевать, прямо на огневые точки переть — та ещё засада. Много ребят поляжет… цена войны, м-мать.
— Войну можно было не начинать, — робко заметила Бианка.
— Тогда Бахмут был бы в Донецке, — жёстко ответил ей Вагнер. — В Луганске, в Симферополе. А потом — в Ростове. Думаете, если бы мы вернули этим уродам Донбасс и Крым или вообще их не брали, они бы остановились? В Интернете полно карт по расчленению России. Среди них те, на которых Украина чуть ли не до Дальнего Востока простирается — на том основании, что один из райцентров Приморского края называется Полтава. Правда, назвали его так задолго до того, как вообще появились понятия «Украина» и «украинская нация».
— Как это? — удивилась Бианка.
— Очень просто, — ответил Вагнер, — когда всё это закончится, поищите в архивах карту с надписью «Украина» до XVII века. Да и в XVII веке Украиной называли вовсе не то, что сейчас. Так звалось тогда любое пограничье. Как политическое понятие Украина возникла в конце XVIII века, и есть подозрение, что неспроста — уже в то время в чьей-то мутной голове зародилась мысль, что Россию можно победить, отрывая у неё по кусочку.
— Какая разница? — возмутилась Бианка. — Сейчас эти люди хотят быть независимыми от…
— А люди Донбасса хотят быть независимыми от Украины, — тихо произнес Джейсон. — Почему одним можно, а другим нельзя? И кстати, очень многие украинцы — за то, чтобы быть с Россией единым целым…
— Откуда вы можете знать, что думают украинцы? — теперь возмущение Бианки было направлено против Джейсона. — Какое право вы, русские, имеете решать за другой…
— Тому, що я — украïнець, — ответил Джейсон. — Я народився у Києвi, жив на Шулявцi, а рiд мiй зi Страхолiсся, що поряд з Чорнобилем. Так маю я право чи нi?[18]
Бианку даже качнуло; такого она явно не ожидала. Она сама неплохо знала украинский, чтобы понять — Джейсон говорит на нём именно как носитель языка, как человек который знает его с детства.
— Вы… вы воюете против своего народа? — ужаснулась она.
— Не против народа, — ответил Джейсон. — Я воюю против оккупантов и хиви. Знаете, что такое хиви?
— По-вашему, весь украинский народ — хиви? — не сдавалась Бианка.
— А по-вашему, весь народ поддерживает бандеровцев? — парировал Джейсон. — Но даже если и так, можем ли мы осуждать, например, немецкий народ за действия Гитлера? Нет. Но значит ли это, что мы не должны были убивать солдат, вторгшихся на нашу землю, и их приспешников из числа местного населения? Или нам не надо было освобождать от нацизма Европу?
— Но… — Бианка совсем растерялась, — ведь ваши соотечественники просто защищают своё право жить так, как им хочется…
— И для этого они восемь лет обстреливали мирный Донбасс? — жёстко сказал Джейсон. —