Сатанинская сила

Петр Федорович Бузыкин, плечистый, представительный мужчина лет пятидесяти, занимал в Букашине должность одного из главнейших «отцов» города. В ту памятную ночь он сидел в своем просторном, выложенном полированными дубовыми панелями кабинете на втором этаже белокаменного особняка, расположенного на единственной городской площади, к которой сходились все прочие улицы городка. У этого массивного и помпезного строения в стиле «русское барокко» была бурная и трагическая история. Двести лет назад его выстроил первый граф Мордохлюев, елизаветинский вельможа, изумлявший даже современников редкостной своей скаредностью и свирепостью. Дошло до того, что родные дети заковали его в цепи и замуровали в мрачном подземелье, однако сокровищ папаши, как ни искали, так и не нашли. Полтораста лет спустя в этом здании, единственно приличном в Букашине, располагалось Дворянское собрание, потом резиденция градоначальника, затем волисполком, затем – штаб атамана Голопупенко, после того – Дворец Труда, потом – горсовет, после них очень ненадолго в здании обосновался гитлеровская комендатура. После войны здание почти сорок лет занимали несколько различных общественных организаций, пока всех их не вытеснила одна. Словом, в разные времена этот приземистый особняк со стеклянным куполом и толстыми фальшивыми колоннами на фасаде служил исключительно административным целям. Здание это было особенно близко сердцу Бузыкина, ибо на его обустройство, ремонт и возвеличивание он положил без малого пятнадцать последних лет беззаветного труда.

В ту ночь Петр Федорович старательно трудился над текстом своего выступления на грядущем совещании в области, на который он имел очень большие виды. Неожиданно в кабинете погас свет. Бузыкин поморщился и взялся было за телефонную трубку, желая позвонить дежурному милиционеру Мошкину, как вдруг двери его кабинета с ужасающим скрипом растворились, впустив внутрь струю ледяного воздуха вкупе со странным, голубовато-розовым свечением, разлившемся по кабинету, наподобие северного сияния. Призрачным, мерцающим огнем загорелись спинки стульев, фиолетовым сиянием замерцал полированный стол, синие искры посыпались с подвесков обширной хрустальной люстры. Пока Бузыкин приходил в себя, свечение несколько померкло, будто сконцентрировавшись в одном пучке, и в нем вырисовалась фигура, с каждой секундой принимавшая все более конкретные очертания. Это был сутулый старичок в ветхом камзоле и парике по моде XVIII века. Оглядевшись, он крякнул, откашлялся и со странным смешком произнес:

– Н-да-с… милостивый государь, давненько уж не гулял я на воле…

– Вы… э-э-э, простите, кто такой будете, гражданин? – вежливо, но твердо, пытаясь перебороть охвативший его трепет спросил Бузыкин. – И что вам здесь в такое время нужно?

Старик осклабился и желчно произнес:

– Я с вашего позволения, сударь, не гражданин здесь, а господин. Именно так-с, милейший! – хрипло выкрикнул он, и голова его судорожно затряслась. Однако он вскоре взял себя в руки и продолжал более спокойным тоном, холодно и надменно чеканя слова: – Здесь, любезнейший государь, дом мой, а сам я, да будем вам известно, ни кто иной, как первый граф Мордохлюев. Можете звать меня просто «ваше сиятельство».

– Ну… вы, вот что, гос… гражданин, – деревянным голосом произнес Бузыкин, – граф вы или не граф, а этот дом уже давно является казенным учреждением и находится на балансе госкомимущества. Вы здесь посторонний. А для посторонних у нас существуют приемные дни и часы. Вы можете записаться ко мне на прием: я принимаю граждан в каждый нечетный вторник с половины седьмого до…

Эти слова развеселили графа. Он откинулся в кресле и расхохотался. От его густого раскатистого смеха тоненько зазвенела люстра, задребезжали оконные стекла, завибрировал и поехал в сторону стол.

– Ан ты, шельмец, молодцом держишься! – одобрительно сказал граф, вволю насмеявшись. – Призраков не боишься, – и сверкнул глазами так, что Бузыкина с головы до пят пробила мерзкая ледяная дрожь. Он изо всех сил куснул себя за руку, силясь прогнать наваждение, которое ему до сих пор представлялось дурным приснившемся кошмаром. Увидев это, Мордохлюев издал противный скрежущий смешок.

– Кусайте, милс'дарь, сильнее кусайте, – весело предложил он. – Терзайте самоё себя, как и я терзал плоть свою, мучимый прелестными чадами своими, кои заживо схоронили меня в мрачном подземелье. Пытаемый невыносимыми муками голода, обгрызал я собственные руки, моля господа или сатану даровать мне смерть, как величайшую милость… Но и смерть не принесла мне покоя…

Он протянул вперед руки, и Бузыкин увидел, что пальцы его, ладони, запястья вплоть до предплечий обглоданы до костей, с которых ошметками свисали пожухлые волокна. На него пахнуло смрадом гнилого мяса. Бузыкина передернуло.

– Ай, струсил, голубчик! – хихикнул призрак и неожиданно раздвоился на две совершенно идентичные фигуры. Они переглянулись, хмыкнули, единообразным движением подкрутили усы и вмиг учетверились. Затем их стало восемь. Потом шестнадцать…