Сатанинские стихи

Его имя: имя в грёзах, преображённое видением. Произнесённое правильно, оно означает тот-кому-возблагодарится, но здесь он не откликнется ни на него; ни на прозвище, которым, как он прекрасно знает, величают его внизу, в Джахильи [288] — тот-кто-ходит-вверх-и-вниз-по-древней-Конни. Здесь он ни Магомет, ни Мухаммад [289]; он принял вместо этого демонический ярлык фарангов [*], обвившийся вокруг его шеи. Дабы обратить оскорбления в силу, виги, тори, чёрные [290] — все стремятся с гордостью носить имена, порождённые презрением; точно так же наш горнолазающий, устремлённый к пророчествам одиночка должен стать средневековой страшилкой для детей, синонимом Дьявола: Махундом.

Это он. Махунд-бизнесмен, карабкается на свою горячую вершину в Хиджазе [291]. Мираж города под ним сверкает на солнце.

*

Город Джахилья выстроен целиком из песка [292]; его структуры сформировались, выросши из пустыни. Это — зрелище, достойное удивления: обнесённое стеной, четырёхвратное, всё это чудо сотворено его жителями, изучившими секрет преображения тонкого белого дюнного песка этих забытых мест — самой что ни есть материи непостоянства, квинтэссенции хаоса, изменчивости, вероломства, бесформенности — и алхимически вплетающими его в ткань недавно созданной ими стабильности. Это — люди, всего лишь тремя или четырьмя поколениями отделённые от своего кочевого прошлого, когда они были лишены корней, словно дюны, или, скорее, укоренены в убеждении, что странствия — это и есть их дом.

В то время как переселенец может, в принципе, обойтись без путешествий; это не более чем необходимое зло; цель — в пункте назначения.

Позднее — ещё совсем недавно, — практичные, как и бизнесмен, джахильцы поселились на перекрёстке главных караванов и обуздали дюны по собственному разумению. Ныне песок служит могущественным купцам города. Им, спрессованным в булыжник, вымощены извилистые улицы Джахильи; ночью золотистое пламя сверкает в отполированных песочных жаровнях. В окнах блестит стекло — в длинных, щелеподобных окнах на бесконечно высоких песчаных стенах купеческих дворцов; запряжённые ослами телеги на гладких кремниевых колёсах катятся вперёд по переулкам Джахилии. В своей злобе я иногда представляю пришествие великой волны, высокую стену пенящейся воды, ревущей в пустыне, жидкую катастрофу, полную утлых лодчонок и рук утопающих, приливную волну, готовую обратить эти суетные песчаные замки в небытие, в песчинки, из которых они возникли. Но здесь не бывает волн. Вода в Джахильи — враг. Несомая в глиняных горшках, она ни в коем случае не должна быть пролита (уголовный кодекс сурово карает нарушителей), поскольку там, где она упадёт на землю, городу грозит разрушение. Ямы появляются на дорогах, здания кренятся и шатаются. Водоносы Джахильи — ненавистная необходимость, парии [293], которых нельзя игнорировать и потому невозможно простить. В Джахильи никогда не идут дожди; в кремниевых садах нет фонтанов. Несколько пальм растут во внутренних двориках, их корни путешествуют вдаль и вширь под землю в поиске влаги. Вода поступает в город из подземных рек и колодцев, один из которых — легендарный Земзем в сердце концентрического песчаного города, рядом с Домом Чёрного Камня [294]. Здесь, у Земзема, бехешти[†], презренный водонос, достаёт живительную, опасную жидкость. У него есть имя: Халид [295].

Город бизнесменов, Джахилья. Название племени — Народ Акулы[296].

В этом городе обизнесменившийся пророк Махунд создаёт одну из великих мировых религий; и дошёл сегодня, в день своего рождения, до переломного момента своей жизни. И голос шептал ему в ухо: Какова твоя суть? Мужчина-или-мышь?

Мы знаем этот голос. Мы уже слышали его прежде.

*

Пока Махунд взбирается на Конни, Джахилья праздновала иную годовщину. Древних времён, когда патриарх Ибрахим вошёл в эту долину с Хаджар и Исмаилом [297], их сыном. Здесь, в этой безводной глуши, он бросил её. Она спросила его: неужто может быть на это воля Божия? Он ответил: да. И ушёл, подонок. Издревле мужчины использовали Бога, чтобы оправдать непростительное. Неисповедимы пути его, — говорят мужчины. Неудивительно тогда, что женщины обращаются ко мне.

Но я не буду отклоняться от сути; Хаджар не была ведьмой. Она поверила: тогда, конечно, Он не позволит мне погибнуть. Когда Ибрахим покинул её, она кормила дитя грудью, покуда не кончилось молоко. Тогда она поднялась на два холма — сперва Сафа, затем Марва [298], — и в отчаянии перебегала с одного на другой, стараясь разглядеть шатёр, верблюда, человека. Она ничего не увидела. И тогда к ней явился он, Джабраил, и показал ей воды Земзема. Поэтому Хаджар выжила; но зачем теперь собираются паломники? Праздновать её спасение? Нет, нет. Их праздник — в честь посещения долины (кем бы вы думали) Ибрахимом. Во имя сего любящего супруга они собираются, поклоняются и, прежде всего, тратят деньги.