Сатанинские стихи

Сегодня Джахилья благоухает. Ароматы Аравии, Arabia Odorifera[‡], висят в воздухе: бальзам, кассия, корица, ладан, смирна [299]. Пилигримы пьют финиковое вино и гуляют на великой ярмарке в честь праздника Ибрахима. И меж ними бродит один, чей морщинистый лоб выделяет его средь весёлой толпы: высокий мужчина в свободных белых одеяниях, он почти на целую голову выше Махунда. Его борода повторяет изгиб высокоскулого лица; в его походке — плавность, смертельное изящество силы. Как зовут его? — видение, в конце концов, выдаёт его имя; оно тоже изменено грёзами [300]. Вот он, Карим Абу Симбел [301], Гранди [302] Джахильи, муж жестокой, прекрасной Хинд. Глава совета градоправителей, богат сверх меры, владелец доходных храмов в городских воротах, несметного числа верблюдов, управляющий караванами, жена его — величайшая из красавиц округи: что может поколебать уверенность такого человека? И всё же в жизни Абу Симбела тоже приближается перелом. Имя грызёт его, и нетрудно догадаться, какое: Махунд Махунд Махунд.

О великолепие ярмарок Джахильи! Вот в широких душистых шатрах — изобилие специй, листьев сенны [303], душистого дерева; здесь можно найти торговцев духами, конкурирующих за носы паломников — и за их кошельки тоже. Абу Симбел проталкивается через толпы. Купцы — евреи, монофизиты [304], набатеяне [305] — покупают и продают серебряные и золотые слитки, взвешивая их, проверяя монеты на зуб. Есть лён из Египта и шелка из Китая; оружие и зерно из Басры [306]. Есть азартные игры, и выпивка, и танцы. Есть рабы на продажу — нубийцы, анатолийцы [307], эфиопы. Четыре фракции Акульего племени управляют отдельными зонами ярмарки: ароматы и специи — в Алых Шатрах, тогда как в Чёрных — ткань и кожа. Сереброволосая группировка ответственна за драгоценные металлы и мечи. Развлечения — кости, исполнительницы танца живота, пальмовое вино, курение гашиша и опиума — прерогатива четвёртой четверти племени, Погонщиков пёстрых верблюдов, заведующих также работорговлей. Абу Симбел смотрит в шатёр с танцовщицами. Пилигримы сидят, сжимая кошели в левой руке; время от времени монета перемещается из мешочка в правую ладонь. Танцовщицы трясутся и потеют, и их глаза неотрывно следят за кончиками пальцев паломников; когда прекращается перемещение монет, заканчивается и танец. Большой человек морщится и опускает полог шатра.

Джахилья выстроена чередой грубых концентрических кругов [308], её здания расходятся от Дома Чёрного Камня примерно в порядке богатства и положения. Дворец Абу Симбела — в первом круге, самом внутреннем кольце; Гранди совершает свой путь по одной из неровных, продуваемых ветром радиальных дорог, мимо множества городских провидцев, которые в обмен на деньги паломников щебечут, воркуют, шипят, одержимые всевозможными джиннами птиц, зверей, змей. Колдунья, на мгновение обознавшись, приседает у него на пути:

— Хочешь похитить девичье сердечко, дорогуша? Хочешь прижать врага к ногтю? Испытай меня; испытай мои маленькие узелки [309]!

И поднимает, покачивая, запутанную верёвку, ловушку для человеческих жизней, — но, разглядев теперь, к кому обращается, досадливо опускает руку и, бормоча под нос, ускользает в песок.

Повсюду шум и толкотня. Поэты стоят на ящиках и декламируют, пока паломники швыряют монеты к их ногам. Несколько бардов [310] произносят раджазы[311], их четырёхсложный метр, согласно легенде, навеян поступью верблюда [312]; другие читают касыды[313] — поэмы о своенравных хозяйках, опасностях пустыни, онагровой [314] охоте. На днях состоится ежегодное поэтическое состязание, после которого семь лучших стихов будут прибиты к стенам Дома Чёрного Камня. Поэты оттачивают форму весь свой долгий день; Абу Симбел смеётся над менестрелями [315], поющими злобную сатиру, ядовитые оды, заказанные одним вождём против другого, одним племенем против своего соседа. И приветливо кивает, когда к его шагу пристраивается один из поэтов, остроглазый худой юнец с беспокойными пальцами. Этот молодой памфлетист уже обладает самым едким языком во всей Джахильи, но с Абу Симбелом он держится довольно почтительно.

— Чем так озабочен, Гранди? Если б ты не растерял своих уже волос, я сказал бы, что с тобой это вот-вот произойдёт.

Абу Симбел оскаливается в кривой усмешке.

— Какая репутация, — вздыхает он. — Какая известность, даже прежде, чем выпали твои молочные зубы. Смотри, не то нам придётся вырвать тебе эти зубы.

Он дразнит, говоря легко, но даже эта лёгкость проникает разящей угрозой из-за степени его власти. Паренёк невозмутим. Равняя свои шаги по широкой поступи Абу Симбела, он отвечает:

— На каждый, что ты вырвешь, вырастет другой, более крепкий, глубже разящий, вытягивающий горячие струи крови.

Гранди неопределённо кивает.

— Тебе нравится вкус крови, — говорит он.

Юноша пожимает плечами.

— Работа поэта, — отвечает он. — Называть неназываемое, уличать в мошенничествах, принимать стороны, приводить аргументы, творить мир и не давать ему заснуть.