Сатанинские стихи

Намерение Сисодии держать людей в неведении об этой Тёмной Звезде подразумевало, что Джабраил должен был войти на сцену Эрлс Курта, закутавшись в буркха[169]. Так, чтобы в тайне оставался даже его пол. Он получил самую большую гримёрную — чёрная пятиконечная звезда была прикреплена на двери — и был бесцеремонно заперт в ней коленоподобным продюсером в очках. В гримёрной он нашёл свой ангельский костюм, в том числе специальное приспособление, которое следовало прикрепить ко лбу, чтобы светящийся контур вспыхивал позади головы, создавая иллюзию ореола; и внутреннее телевидение, по которому он мог бы наблюдать шоу: Митхун и Кими, скачущие в отделении «disco diwané»[170]; Джайяпрадха и Рекха (ничего общего: мегазвезда, не какая-то там иллюзия на коврике), дающие по-царски театральное интервью, в котором Джайя обнародовал свои взгляды насчёт многожёнства, тогда как Рекха фантазировала об альтернативных жизнях — «Если бы я родилась за пределами Индии, я стала бы парижским живописцем»; настоящие мужчины, выполняющие трюки от Винода и Дхармендры^{1007}; Шридеви, надевающая своё влажное сари, — пока не пришло время занять своё положение на управляемой лебёдкой «ладье» высоко над сценой. Был здесь и переносной телефон, по которому должен был позвонить Сисодия, чтобы сообщить, что ковчег полон («какаждой твари — по паре»)^{1008}, что он одержал победу или желает предложить Джабраилу свои техники по изучению толпы (вы можете распознать пакистанцев, потому что у них вторые подбородки, индийцев, потому что они полуголые, и бангладешцев, потому что они ужасно одеты, «всё пупурпурное и розовое изо… изо… и золотое, вот что они любят»), — и который в противном случае будет молчать; и, наконец, большая коробка в подарочной обёртке — маленький подарок предусмотрительного продюсера, — в которой, как оказалось, находилась мисс Пимпл Биллимория с привлекательной миной на лице, увитая во множестве золотыми лентами. В город пришло кино.

*

Странное ощущение началось — вернее, вернулось, — когда он находился в «ладье» над сценой, ожидая своего выхода. Он размышлял о своём движении по тому пути, на котором теперь в любой момент ему мог быть предложен выбор: выбор — мысль эта возникла у него в голове безо всякого его участия — между двумя реальностями, этим миром и миром иным, который тоже находится здесь, видимый, но незаметный. Он почувствовал себя медленным, тяжёлым, отделённым от собственного сознания и понял, что не имеет ни малейшего представления о том, какую дорогу бы выбрал, в какой мир желал бы вступить. Доктора ошибались, чувствовал он теперь, обращаясь с ним как с шизофреником; раскол был не в нём, а во вселенной. Когда колесница начала спуск к могучему приливному рёву, ширящемуся под ним, он репетировал свои приветственные слова — Меня зовут Джабраил Фаришта, и я вернулся — и слышал этот рёв, так сказать, в стереозвучании, ибо он тоже принадлежал к обоим мирам, с различным значением в каждом из них; — а затем огни поразили его, он высоко воздел руки, он возвращался средь вьющихся облаков, — и толпа признала его, и его товарищи-актёры тоже; люди вскакивали с мест, каждый мужчина, каждая женщина и каждый ребёнок в зале, вздымаясь к сцене, неостановимые, словно море.

Первый добравшийся до него мужчина улучил момент, чтобы выкрикнуть: Помните меня, Джабраил? С этими шестью пальцами на ноге? Маслама, сэр: Джон Маслама. Я хранил тайну о вашим присутствии среди нас; но да, я сообщил о пришествии Господнем, я пришёл пред вами, глас вопиющего в пустыне, приготовить путь и прямыми сделать стези^{1009}, — но потом его оттащили, и охранники окружили Джабраила, они вышли из-под контроля, это — грёбаное буйство, вам придётся, — но он не собирался никуда идти, поскольку заметил, что, по крайней мере, половина толпы носила причудливый головной убор: резиновые рожки, придающие демонический облик, словно бы являясь знаком принадлежности и вызова; — и в тот миг, когда он увидел подпись врага, он почувствовал развилку вселенной и отверг левую тропу.