Сатанисты ХХ века

Если же случайно и попадали в руки правосудия не в меру откровенные сатанисты-фанатики, то их помещали в сумасшедший дом, а не то, в случае невозможности заставить замолчать, завязывали им рты… смертью.

Масоны торжествовали, заранее высчитывая день и час, когда капище сатаны осилит храмы Христовы, когда человечество, окончательно совращённое подготовительной работой жидовских развратителей, станет стадом животных, без чести и совести, без веры, надежды и любви, и попадёт в явное, окончательное и всеми признанное рабство к жидовскому народу.

На Мартинике, в особенности в Сен-Пьере, этот “счастливый” день уже почти наступил. Там масонство открыто торжествовало на всех пунктах… Захватив власть во всех самоуправлениях, масоны добились того, что в колонии Святые Распятия были вынесены из школ и судов, - ещё раньше, чем в метрополии - Франции. Оставшиеся при монастырях школы, закрыть которые не было предлога, так как они существовали без поддержки города и государства, высмеивались газетами так упорно и искусно, “что уважающие себя люди” не решались уже отдать свою дочь в “монастырский институт” или воспитывать своего сына в католическом лицее…

Масоны торжествовали и на почве нравственности, искушение которой шло так же быстро и успешно, как и экономическое крушение старинного населения колонии. “Белые” французские плантаторы разорялись один за другим, продавая в чужие руки древние плантации, вызванные к жизни их предками. Дома и поместья, остававшиеся по двести лет в одной семье, переходили теперь в руки ростовщиков из разбогатевших местных “полукровок”, или приезжих хищников-евреев.

Среди общественных деятелей и даже государственных чиновников крайне трудно было найти человека, независимого от масонства. Да, впрочем, в то время во всей Франции торжествовали масоны, захватившие министерства, парламент, печать, науку, искусство. Даже армию и флот.

Одного только не могли добиться масоны на Мартинике, - признания общественного равноправия цветной интеллигенции, на которую белые аристократы острова, потомки первых колонистов, всё ещё глядели сверху вниз, считая их “отродьем рабов”, людьми “низшей расы”. Это доказывает, что предубеждения держатся в людях крепче, чем убеждения. Заставить человечество забыть веру легче, чем предрассудок. Добродетель вытравливается куда скорее, чем пороки.

На острове появились, наконец, чудовищные преступления, необъяснимые и таинственные… В совершении подобных зверств печать поспешно обвиняла пресловутую “Чёрную руку”, будто бы перенёсшую свою штаб-квартиру из Соединенных Штатов Америки на Мартинику. Как бы то ни было, но подобные дела участились. Колониальный уголовный суд был завален работой, следователи выбивались из сил, а полиция не находила виновных.

Масоны же торжествовали, поспешно отделывая своё новое капище, носящее название “храма Соломона”. Открытие его назначено было на Рождество следующего года.

Злосчастный Сен-Пьер шумно пировал в безумной пляске вокруг “золотого идола”, с каждым днём глубже погружаясь в нравственное болото, искусно подготовленное масонами, решившимися в этом райском уголке основать свою “твердыню”. Здесь можно было бы безопасно совершать адский ритуал служения сатане. Не украдкой, в подземельях и катакомбах, как в Париже, не с риском получить достойное возмездие в гласном суде, а спокойно и уверенно, в роскошном капище, мраморные стены которого уже возвышались в Сен-Пьере.

Недоставало лишь внутренней отделки, над которой ревностно трудились лучшие мастера и даровитые художники, добрая половина которых с ужасом бросила бы свой труд, если бы узнала, для какой ужасной цели он предназначался.

II. Смерть праведницы

В семье маркиза Бессон-де-Риб произошло в последние три года не меньше печальных перемен, чем в жизни всего города Сен-Пьера.

Вслед за матерью маркиза Бессон-де-Риб почти также быстро и неожиданно сошла в могилу и его жена, прекрасная, кроткая, ещё молодая маркиза Эльфрида, всеми любимая, не имевшая ни одного врага, ни одной ссоры за свою сорокалетнюю жизнь. Она угасла тихо и мирно, как истая христианка.

Как трогательное видение, лежала больная на балконе своего загородного дома, под сенью цветущих магнолий. Крупные разноцветные розы, обвивающие чугунный переплёт террасы, склонялись благоухающими букетами над её обессиленной золотистой головкой, прекрасной даже в смертельной бледности. В белом пеньюаре из мягкого шёлка, с белыми лентами и кружевами, лежала больная, одетая в заранее выбранную посмертную одежду, слушая свою “отходную”.

Отчего умирала маркиза Эльфрида?… Лучшие доктора Сен-Пьера, лечившие её, спорили без конца, называя мудрёными латинскими именами таинственный недуг, медленно, но неудержимо уносящий жизненную силу ещё молодой женщины, никогда прежде не хворавшей.