Впрочем, всё это не особенно огорчало камеристку леди Дженнер. Ей жилось слишком хорошо у бывшей “графини Розен”, бывшей ей скорее подругой, чем госпожой, для того, чтобы огорчаться необходимостью оставаться у неё. В конце концов, ей было всего только 23 года. Это возраст крайне молодой для немки, на родине которой бедные невесты ждут по десяти и пятнадцати лет своих женихов, пока те не заработают достаточно средств для содержания будущей семьи. Страстной любви Луиза не чувствовала ни к кому из просивших её руки, и если горевала искренно о последнем, то больше из жалости к безвременно погибшему молодому человеку. Но всё же траур о нём немочка носила всего только три месяца, и даже во время этого короткого траура так же весело смеялась и болтала, как и прежде.
Для леди Дженнер эта постоянная весёлость её маленькой поверенной была счастливым развлечением в мрачном аристократическом доме, где совершилось столько трагических и таинственных событий.
Луиза знала о крещении Гермины, также как и о её желании сопровождать сегодня Рождественский крестный ход в горную часовню, и поняла, что невозможность исполнить это желание огорчала молодую женщину. Стараясь развлечь её, немочка принялась болтать о том, что было наиболее интересно для её госпожи: о лорде Дженнере, который уехал накануне Рождества на плантацию “старого урода” ван-Берса, где должно было состояться “заседание строительной комиссии масонского храма”.
- А ты это откуда знаешь? - спросила удивлённая Гермина. Луиза весело засмеялась, сверкая белыми зубами.
- Помилуйте, миледи, как же мне не знать того, что знает камердинер лорда! У милорда нет секрета от Альберта, у Альберта - от меня. Гермина невольно улыбнулась.
- А ещё мужчины воображают, что умеют хранить тайны… Услыхал бы Лео твои слова!… Так что же рассказывал Альберт о масонском храме?
- Да ничего особенного, кроме того, что у них на постройке всё готово и что с отделкой страшно спешат. Работа идёт и день, и ночь, в четыре смены. Ночью работают при электричестве. За высокую стену, окружающую всё место, никого не пропускают. Сторожа стоят у всех ворот, а по ночам ходят дозоры. И то говорят: “Уж не фальшивую ли монету там делают”… А другие рассказывают разные страхи… Будто масоны поклоняются самому сатане и строят капище на человеческой крови, которой будто бы каменщики разбавляют извёстку для стен…
- Какой вздор! - с негодованием вскрикнула Гермина. - Как тебе не стыдно повторять такую гнусность? Точно ты не знаешь, что мой муж масон. Не повторяй больше нелепых негритянских сказок о масонах…
- Да я и так не верила. А о храме масонском мне рассказывал Альберт. Он ведь тоже из масонов, миледи, и говорит, что там внутри богатство несметное! Вся утварь - из чистого золота и серебра с каменьями. А какие картины, какая мозаика!… Альберт утверждает, что у нас в Берлине в Императорском дворце будто бы таких нет! Ко дню открытия готовятся большие торжества. Приглашённых наедет великое множество изо всех стран. Сотни две будет разных депутаций, а знамён - тысячи. Сколько-то одних мастеров “стульев” или “кресел”, уже не упомню наверное…
Гермина громко засмеялась.
- Ах, дурочка… У масонов есть такой титул: “мастер стула”. Ведь их называют “свободными каменщиками”, а у каменщиков о тех, кто делает какую-то особенно трудную кладку, от которой зависит прочность всего свода, говорят: “Он работает над стулом”!… Так объяснял мне Лео.
Через десять минут специальному кучеру миледи приказано было запрягать маленький двухместный шарабан. Решено было выехать, как только колокольный звон возвестит о возвращении крестного хода.
Звон раздался значительно раньше предполагаемого времени. Гермина едва успела закончить завтрак, когда до столовой долетели первые, ещё отдалённые колокола из церкви при женском монастыре, находящемся в предместье. Звон сейчас же подхватили другие колокольни, и величественные звуки стали быстро приближаться к центру города.
В Сен-Пьере было до десятка церквей, включая монастырские и домовые. В городе в год его гибели насчитывалось сорок три тысячи “выборщиков”. При старинных переписях колонии принимались во внимание только “свободные” люди.
Кроме того, в приморском городе существовала ещё одна часть населения, “переходящая” - это команды судов, наполняющих гавань, иностранцы и путешественники, и число этого “незначительного” населения колебалось от десяти до двадцати тысяч, смотря по сезону. Таким образом, население Сен-Пьера определялось в 1892 году числом от ста до ста двадцати тысяч.
Услыхав звон колоколов, Гермина поспешно закуталась в кружевную вуаль и в сопровождении Луизы уселась в прелестную плетёную колясочку, подаренную ей мужем, и запряжённую парой небольших золотистых лошадок.
Звон всё разрастался… Торжественный благовест раскинулся над всем городом. Гермина взяла вожжи и приняла хлыст из рук Боба, 15-летнего грума. Лошади тронулись и, выехав за ворота, повернули направо, навстречу духовной процессии.