Сатанисты ХХ века

- Что случилось?… Что случилось? - повторяют тысячи мужских, женских и детских голосов. И при каждом повторении яснее сказывается страх и беспокойство.

И, как шелест ветра в сухом камыше, несутся сверху вниз, из передних рядов к задним, одни и те же два слова, полные страшного значения:

“Крест украден”…

И никто, никто не решается выкрикнуть вопрос, дрожащий у всякого на языке: “Кем украден святой Крест и… для чего?”…

Настала минута страшного молчания… Священный гимн оборвался на полуслове. Духовенство, бледное, взволнованное и растерянное, столпилось вокруг своего епископа. У многих на глазах сверкают слезы. Восьмидесятилетний аббат Лемерсье горько плакал, а молодые миссионеры, только что принявшие священнический сан, тихо молились, чувствуя возможность мученичества не только в далекой Африке, не только от руки диких людоедов…

Епископ первый пришёл в себя.

Подняв решительно голову, он раздвинул духовенство, теснившееся вокруг него, как испуганные бурей овцы вокруг пастуха, и, выступив вперёд, произнёс громким и твёрдым голосом:

- Дети мои, успокойтесь!… Не унывайте преждевременно!… Правда, здесь очевидно совершено великое святотатство, и потому негодование и скорбь ваши вполне естественны. Но не отдавайтесь этим чувствам прежде времени, на зная, что ждёт нас впереди! Соберите мужество, чада святой церкви Христовой… Ибо я предвижу, что злая воля, сломавшая крест на куполе часовни, посвящённой Богоматери, не удовлетворится этим первым преступлением! Приготовимся же увидеть ещё более прискорбные картины внутри святилища.

Распорядившись окружить часовенку духовенством, епископ направился к крыльцу в обществе аббата Лемерсье, маркиза де-Риб и полутора десятков наиболее уважаемых духовных и светских лиц.

Громадная толпа, наполняющая площадку так, что буквально яблоку некуда было упасть, теснилась ниже, по склону горы, окружая тесным кольцом впереди стоящих и наполняя лес сдержанным говором, напоминающим шум сотен роящихся пчелиных ульев.

Как ни ожидала толпа чего-то страшного, как ни тяжело было предчувствие, но того, что увидели, все же не ожидали, да и не мог ожидать никто.

Окаменев от ужаса, остановился епископ на пороге. Он не мог сказать ни слова!… Сопровождающий его старый архидиакон зашатался и тяжело опёрся на плечо ближайшего молодого миссионера. Маркиз закрыл лицо руками… Аббат Лемерсье громко заплакал беспомощными старческими слезами. Все остальные стояли, как, громом поражённые, перед картиной варварского злодеяния и гнусного святотатства.

Описывать гнусные подробности того, что сделали гнусные слуги сатаны из маленького святилища - нет возможности. Дьявольская шайка, хозяйничавшая здесь, не пропустила ни одной иконы без кощунственных подрисовок, ни одной лампады без замены масла грязью, ни одного священного символа без издевательства и оскорбления.

В алтаре лежал сорванный с крыши часовни крест, поруганный и осквернённый кровью нечистого животного, ободранная туша которого валялась тут же, а шкура заменяла напрестольную одежду. В обмазанные зловонной грязью паникадила вставлены были чёрные свечи сатаны, а стены вплоть до человеческого роста были вымазаны кровью зарезанного кабана…

Но самое ужасное увидели верные католики на аналое, где поверх красной материи, с грубо нарисованной головой чёрного козла-Люцифера лежала большая “остия”, заменяющая у католиков святые дары, прибитая тремя большими гвоздями к деревянному кресту. Над всем этим на дощечке написаны были красной краской те самые буквы, которые христиане привыкли видеть на изображениях распятия Христа Спасителя.

А внизу, у подножия этого аналоя, лежало беспомощно раскинувшееся тело десятилетней девочки, совершенно обнажённой, но с маленьким серебряным крестиком на шее. На этой тонкой белой шейке ясно виделся глубокий тёмно-красный порез, вскрывающий артерию! Но, несмотря на это, крови не было ни на земле, ни на теле. Очевидно, эту невинную христианскую кровь заботливо собрали и унесли слуги сатаны для своего адского ритуала.

Вид этого детского трупика, истерзанного и опозоренного, с искажённым мукой лицом и судорожно заломленными руками, было так ужасен, а гнусные подробности осквернения часовни, постепенно раскрывающиеся перед ошеломлёнными христианами, так возмутительны, что картина производила впечатление какого-то адского кошмара.

Епископ невольно вскрикнул, осеняя себя крестным знамением:

- “Vade rere satanas”… Сгинь, лукавый искуситель!… Перестань смущать слуг Христовых.

Но, увы, страшная картина не исчезла перед крестным знамением. Мёртвая девочка оставалась неподвижной рядом с ободранной свиной тушей, а чудовищные подробности дьявольского шабаша, справленного в доме Божием, становились всё ясней по мере того, как в них вглядывались.

Медленно возвращался крестный ход в Сен-Пьер. Даже цветная южная толпа притихла, не смея громко говорить о том, что шёпотом передавалось из уст в уста - со слов видевших страшное поругание часовни.