Сатанисты XX века

Чем занимались оба старика — оставалось тайной, но очевидно, занятия эти были крайне важны, так как Борух Гершуни, ученик старого цадика, единственный гость забытой всеми плантации, возвращался оттуда с горящими глазами и со сдержанным одушевлением рассказывал лорду Дженнеру «о великих опытах», которые будут окончены ко дню открытия масонского храма.

Сам Гершуни остановился в той же гостинице, где жил и лорд Дженнер, взявший отдельный павильон вместе со своим маленьким сыном и его кормилицей-мулаткой.

Появление нового профессора химии, физики и архитектуры, как записал себя Гершуни в книге для приезжающих, не могло не привлечь особого внимания. Гершуни снабжен был лучшими рекомендациями из Парижа. Масонские ложи приняли его с почётом, как давнишнего и испытанного брата, а лорд Дженнер ввёл в лучшие дома Сен-Пьера, в том числе, конечно, и к графине Розен, и в семью своей покойной жены… Всюду любезно приняли молодого приезжего учёного, явившегося в благословенный климат Мартиники, «чтобы отдохнуть от непосильных трудов, доведших его до порога чахотки». Одна только маркиза Маргарита не могла скрывать не то недоверия, не то антипатии к этому умному, вкрадчивому и любезному учёному…

Чистая душа благочестивой женщины почувствовала духа тьмы, овладевшего сердцем злобного еврея, и содрогнулась… Но, увы, смертные не понимают спасительного голоса бессмертной души, а маркиза была слишком благовоспитанной светской женщиной для того, чтобы выразить какую-либо невежливость вполне приличному и прекрасно образованному иностранцу только потому, что чувствовала к нему какую-то смутную антипатию. И профессор Гершуни продолжал посещать дом маркиза Бессон-де-Риб.

Менее сдержанная Гермина была несравненно откровеннее маркизы Маргариты, и довольно явно выказывала свои чувства к новому другу лорда Дженнера. Чувства эти были довольно сложны. Тут был и смутный страх, и какое-то инстинктивное недоверие.

Однажды она не выдержала и попросила лорда Дженнера избавить её от посещения неприятного человека. И тут в первый раз пришлось молодой женщине увидеть недовольное, почти сердитое выражение на лице своего нежного и ласкового друга. С оттенком раздражения он произнёс холодно и повелительно:

— Перестань ребячиться, Гермина! Ты знаешь, я не люблю женских капризов и бабьего нервничанья. Профессор Гершуни мне друг и брат. Он масон, как и я, и занимает в нашем великом союзе выдающееся положение, как и подобает его талантам и многочисленным заслугам. Я надеюсь, что этого для тебя достаточно, чтобы относиться к нему с уважением и симпатией… Он искренне расположен ко мне и к тебе уже потому, что знает, что я тебя люблю. Он будет одним из свидетелей нашего брака и даже остался здесь отчасти из-за этого. Итак, я прошу тебя, — лорд Дженнер подчеркнул это слово, — быть как можно любезнее с моим другом из любви ко мне.

Но в душе молодой женщины всё ещё не угасало смутное недоверие к этому неожиданно появившемуся приятелю её друга. Когда же она припомнила вчерашний обед и разговоры за столом, то недоверие это вспыхнуло с новой силой.

Дело в том, что «профессор» Гершуни с удивительным искусством и как-то совершенно незаметно выпытал у молодой хозяйки подробности одного утреннего визита, о котором она дала обещание не говорить никому решительно.

Это невольное нарушение молчания тяготило Гермину так, как будто бы дело шло о чем-то более серьёзном, чем о простой шутке, невинной шалости, затеянной Матильдой Бессон-де-Риб.

Ранним утром явилась молодая девушка к Гермине после верховой прогулки и просидела больше часа на этой террасе.

Никогда ещё красота Матильды Бессон-де-Риб не поражала Гермину так, как сегодня. Затянутая в амазонку из белого пике, с большой белой фетровой шляпой на роскошных медно-золотистых волосах, с ослепительным цветом лица, почти всегда сопровождающим красноватый оттенок волос, и с большими продолговатыми ярко-голубыми глазами, кажущимися ещё светлей, ярче и блестящей от тёмных, почти чёрных бровей и длинных тёмных ресниц, — Матильда была поразительно красива, и этой смелой, сверкающей и вызывающей красоте придавала особую прелесть неподражаемая ленивая грация медленных движений, которой мать-природа наградила креолок.

— Что вы на меня так смотрите, графиня? — неожиданно спросила Матильда, уловив взгляд своей собеседницы.

— Любуюсь вами, Матильда… Вы удивительно интересны сегодня. Я думала: горе тому мужчине, которому вы захотите вскружить голову. Он погиб, погиб безвозвратно…

Молодая девушка вспыхнула.

— Не все так думают, Гермина. И вы могли бы знать это лучше… Глаза Гермины широко раскрылись от изумления.

— Я? — спросила она. — Почему я?..

Матильда тяжело вздохнула и промолчала, продолжая глядеть на Гермину пристальным и испытующим взором, причём её голубые глаза становились всё печальней…

— Да что с вами, Майя? — с беспокойством спросила Гермина. — Вы так грустны! Случилось что-нибудь неприятное? Опять какая-нибудь шпилька по адресу Лилианы? — внезапно догадалась она. — Охота вам обращать внимание на пошлые выходки глупых злючек…