Сатанисты XX века

Матильда отнеслась к мальчику, которого считала сыном своей сестры, сначала так же, как и ко всякому ребёнку, надеясь ласками, игрушками и лакомствами завоевать его любовь. Затем удивилась сначала, а потом даже испугалась «необыкновенности» ребёнка. Ей показалось странным дитя с глазами старика, глядящими на всех как будто сверху вниз, равнодушно-снисходительным взглядом, как настоящий «принц», «сознательно» принимающий поклонение своих подданных.

Какая мысль шевельнулась в её душе, она и сама не понимала, но что-то смутное, неосязаемое, а между тем ясно ощущаемое наполняло её сердце.

Об этом-то непостижимом чувстве и начала Матильда говорить как-то вечером в саду, оставшись наедине с Герминой после того, как Лилиана ушла укладывать спать своих малюток, которых она кормила при помощи молодой мулатки, дочери её собственной кормилицы, выданной замуж за камердинера молодого маркиза.

Гермина поспешила воспользоваться этим случаем для того, чтобы исполнить «дипломатическое поручение» Лео и сообщить своей подруге об обязательном воспитании детей старших масонов — вне религии.

Этот рассказ напомнил Матильде, что маркиза Маргарита масонов называла «безбожниками и богоборцами»… Взволнованная не на шутку, молодая девушка в откровенном разговоре с глазу на глаз не скрыла от Гермины мнения своей покойной бабушки, также как и своего собственного недоверия к масонам.

Гермина же знала только то, что её Лео называл масонство глубоко нравственным учением, защищающим священное право на свободу убеждений. В простоте души она принимала слова своего мужа на веру, не думая критиковать или проверять их.

Разговор с Матильдой впервые разбудил в ней мысль: «Не ошибается ли её Лео? Не попал ли он в опасные руки?..» Волнение расстроенной молодой женщины было так велико, что Матильда искренне обеспокоилась и посоветовала ей переговорить с аббатом Лемерсье.

— Это будет самое лучшее, что ты можешь сделать, Мина, — серьёзно закончила она. — Согласись: всё, что рассказывает тебе твой муж, чрезвычайно странно. Но где же нам разобраться во всём этом.

Гермина согласилась на предложение Матильды, прося только сохранить втайне от лорда Дженнера своё решение.

— Лео не любит духовенства, особенно христианского, — наивно заметила Гермина. — Он называет «попов» жадными интриганами и невежественными обманщиками. Вероятно, его когда-нибудь жестоко обидело какое-либо духовное лицо.

— Быть может, это и так, милая Гермина. Но, судя по твоим словам, скорее Лео ненавидит христианство. Поэтому я и советую тебе поговорить с аббатом Лемерсье. Хоть ты и протестантка, но он всё же отнесся к тебе, как к своей духовной дочери. Лео же мы ничего не скажем об этом посещении.

Разговор Гермины с аббатом Лемерсье имел совершенно неожиданный результат.

Доброта и ум 80-летнего старика в соединении с его чисто отеческой ласковостью до того растрогали Гермину, что она как-то бессознательно рассказала ему всю правду о своём прошлом, не скрывая даже того, что родилась от еврейки и неизвестного отца и что, давно уже не считая себя еврейкой, она всё же не имеет права считать себя христианкой.

Опытный священник слишком хорошо знал человеческое сердце, чтобы не понять чувств и стремлений этой бедной мятущейся души, которую, видимо, влекло к свету и добру, несмотря на её близость к слуге зла и тьмы. Быть может, именно поэтому!.. Быть может, милосердие Господне сказалось на этом бедном заброшенном создании, которое его ангел-хранитель оберегал от окончательной духовной гибели таким очевидным, поистине, чудесным образом.

Щадя естественные и законные чувства любящей жены, аббат Лемерсье как можно мягче отозвался о лорде Дженнере как о представителе «модного неверия», распространяющегося слишком быстро среди так называемых «образованных» людей. Не раскрывая своих подозрений, он ограничился советом молодой женщине уклоняться от слушания безбожных теорий своего мужа и уходить от оскорбительных для религии разговоров.

Когда же Гермина робко спросила, не может ли она присоединиться к христианству так, чтобы это осталось неизвестным её мужу, старик священник задумался:

— Я согласен сохранить тайну твоего обращения ко Христу. Я думаю, что имею право разрешить тебе это точно так, как разрешали великие апостолы Христовы знатным римлянкам скрывать от супругов-язычников своё христианство до тех пор, пока сделать это можно было при помощи простого умолчания и некоторой осторожности, не прибегая к явной лжи. На прямой же вопрос и ты должна будешь решиться ответить правду, бедное дитя, и принять заранее все последствия такой откровенности. Если тебя не пугает возможность вызвать гнев твоего супруга, быть может, даже потерять его любовь, если ты заранее согласна перенести даже гонение за веру в случае, если Господь возложит этот крест на твои плечи, то я согласен начать обучать тебя христианским истинам и надеюсь подготовить тебя к принятию Святого Крещения.