Сатанисты XX века

Лорд Моор молча поднялся с кресла, следуя за своим племянником в роскошную спальню, приготовленную для него любезностью того самого человека, которого он только что так спокойно приговаривал к смерти. Холодное и умное лицо старого масона было сумрачно, он ясно понимал, что в душе его племянника творится что-то особенное, могучее и… опасное… И старый сатанист боялся назвать это что-то страшными для него словами: «пробуждение совести»…

VIII. Чёрный избавитель

В то время, как лорд Дженнер совещался со своим дядей, воспитателем и старым сообщником всех своих преступлений, леди Гермина Дженнер сидела в комнате Лилианы возле маленького столика, на котором горела высокая серебряная лампа, и громко читала главу из Евангелия, чем неизменно заканчивался день на этой половине дома маркизов Бессон-де-Риб.

В большом низком кресле у окошка, выходящего в залитый лунным светом цветочный сад, дремала, откинув золотистую головку на мягкую спинку, Матильда, видимо истомлённая. А на голубой атласной кушетке, по другую сторону столика, лежала, прикрытая лёгким шёлковым одеялом, маркиза Лилиана, рядом с маленькой изящной кроваткой из серебряной проволоки, с кружевными занавесками и атласными бантами.

Тут же, на полу возле этой роскошной детской постельки с шёлковыми матрасиками и тончайшим батистовым бельём, свернувшись на великолепной тигровой шкуре с рубиновыми глазами и золотыми когтями, спала молодая негритянка, нянька наследника имени и всего состояния маркизов Бессон-де-Риб, единственная прислужница, допускаемая в комнату матери маленького Рауля-Роберта.

Бледное и изменившееся лицо Лилианы слишком ясно говорило о перенесённых страданиях, омрачивших не только её сердце, но и рассудок. Правда, её состояние нельзя было назвать сумасшествием в общепринятом смысле этого слова, но всё же это состояние было, несомненно, душевной болезнью. Боязнь таинственных врагов, преследования которых молодая женщина смутно чувствовала во всех несчастьях, обрушившихся на семью её мужа, — всё это приковывало Лилиану к колыбели ребёнка, с которым она не смела расставаться даже в те часы, которые проводила у памятника своему покойному мужу, где она просиживала целые часы.

Молодая вдова оставалась спокойной только в окружении знакомых людей, к которым сохранилось полное доверие в её помрачённой душе. Их было очень немного: Матильда, Гермина, старый Помпеи с внуком и его молодой женой, ставшей нянькой маленького Рауля, и ещё два-три человека прислуги. Немногочисленность этих доверенных людей накладывала на них очень тяжёлые обязанности, так как Лилиана была покойна, только видя вокруг себя постоянную охрану.

Особенно тяжело приходилось бедной Матильде, в обществе и в утешениях которой разбитый горем отец нуждался не меньше, чем осиротелая сестра и маленький племянник, и которая в то же время оставалась единственной фактической хозяйкой в громадном и богатом барском доме. Только благодаря помощи Гермины Матильда могла справляться со своими многочисленными и разнообразными обязанностями. Когда же бедной Лилианой овладевало периодически повторяющееся волнение, доходившее временами до ужасающих нервных припадков, Матильда положительно из сил выбивалась, проводя дни и ночи в комнате больной.

Последние недели были особенно тяжелы для Лилианы. Дней шесть тому назад, Бог весть почему, ею овладело лихорадочное беспокойство, сопровождаемое усиленным страхом, доходящим до болезненных галлюцинаций. Больной повсюду чудились похитители, стремящиеся вырвать из её рук малютку-сына. Припадок продолжался необычайно долго, почти шесть суток, причем обыкновенные средства успокоения не имели никакого влияния. В сердце родных бедной Лилианы начала уже закрадываться боязнь полного помешательства.

Матильда уже собиралась вызвать депешей из Сан-Лучии отца Лилианы, — но припадок окончился так же неожиданно, и, по-видимому, беспричинно, как и начался. И таким же образом, как и все прежние. Измученную Лилиану внезапно сломил глубокий сон, после которого она поднялась с постели страшно разбитой и ослабевшей, но спокойной.

Не зная, насколько можно доверять успокоению Лилианы, Матильда не решалась оставить её на ночь одну, хотя и чувствовала себя совершенно истощённой пятью бессонными ночами. Тогда-то и вызвалась Гермина заменить свою подругу в заботе о Лилиане, которую она давно уже считала родной и любила как собственную сестру.

Получив разрешение мужа провести ночь у Лилианы, Гермина наскоро переоделась в лёгкий батистовый шлафрок и настояла на том, чтобы Матильда улеглась в покойное кресло подремать, а сама села читать Евангелие Лилиане, неподвижно лежащей на своих кружевных подушках, кажущихся менее белыми и прозрачными, чем её прелестное бледное личико с глубоко ввалившимися бархатными глазами, кажущимися ещё ярче и блестящее от окружающих их широких теней…