2003 год, 20 октября, понедельник, день.
Звонарёв понимал, что возражать и оправдываться перед бешено орущим Кирюхиным не имело смысла. Присутствовавшие Романенко и новый начальник СВК [47] , видимо, тоже это понимали и ждали конца этого яркого, насыщенного идиоматическими оборотами монолога. Только один раз Алексея больно кольнула грубость:
– Где эта блядь Карпова с её риск-менеджментом? – но он всё равно сдержался. Оля с их общим горем казалась ему выше всей этой суеты.
Наконец хозяин банка выдохся – и остальные собеседники перевели разговор в конструктивное русло. Решено было оценить убыток и понять, что можно сделать.
Алексей без сопротивления согласился, потому что заранее знал оба ответа: «33,4 миллиона рублей» и «ничего». Теоретически можно было тупо закрыть половину позиции, используя дисконты по «репо», но правильнее было не дёргаться, а закрывать убыточную позицию постепенно. Во-первых, последние три дня индексы плавно снижались, во-вторых, одномоментные покупки задрали бы цены и добавили бы убытка. В-третьих, банк оставался совсем без денег. В конце концов, потеря доходов казначейства была не смертельна для банка, хотя в своих воплях Кирюхин часто упоминал Ника Лиссона [48] .
Алексея от работы отстранили, но в любом случае подчинённые были готовы саботировать идиотские команды высшего начальства. Пока руководство совещалось и консультировалось, а фиксировать убыток, бывший до сих пор потенциальным, никто не решался, день прошёл, рынки закрылись ещё выше. Убытки выросли.
Рабочее (ставшее нерабочим) время Алексей проводил, тупо перебирая в ящике письма. Её письма. Уничтожал.