Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

Я все понял. Наспех оделся, с опаской косясь на нож в руках жены, поднял «вальтер» с пола и, не медля ни минуты, пошел к товарищу Мичеву, чтобы вернуть ему оружие. Старый политзаключенный очень удивился. Но когда я рассказал ему про свои мытарства, он начал смеяться, как будто все это было бог знает как весело.

— Полно, полно, — успокаивал он меня. — Я его сохраню для твоего сына, когда он вырастет… Ведь ты понимаешь, революция еще не кончилась!

Он похлопал меня по плечу и проводил с напутствием:

— Делай свое дело, разноси письма!.. Каждый на своем посту, брат!

Перевод Т. Рузской.

Веселин Ханчев

ЧЕЛОВЕК ИЗ ПРЕЗИДИУМА

В президиум засел он, и — ни слова;
цветы раздвинул лысой головой.
Зачем его сюда избрали снова,
он сам не знает, в стул врастая свой.

И вроде бы заслуг найдется малость,

да в прошлом всё. А нынче не видать.
Одна лишь должность важная осталась:
в президиумах вечно заседать.

Единственной заслугой он гордится:

всегда быть на виду. Серьезный весь,
домой придет — за стол с женой садится,
как будто бы президиум и здесь.

Собрание (вот, право, совпаденье)

такого непременно изберет.
Заранее находит он сиденье.
Без вызова спешит пройти вперед.

Нет ни энтузиазма, ни оваций.

Фамилию привычно назовут.
Готов тотчас на это отозваться
собраний постоянный атрибут.

И в том, что он со сценой крепко дружен,

наверное, какой-то есть резон.
Наверное, он сцене так же нужен,
как тот цветочный глиняный вазон.

Сидит себе. Сидеть-то он умеет.

Лоснится голова среди цветов.
И пусть заслуг давненько не имеет,
привычный стул всегда ему готов.

Должно быть, мы и в гроб его запрячем

(подчеркивая дел его объем)
в привычном положении — сидячем,
как в каждый наш президиум суем.

Перевод Ф. Гримберг.

Николай Хайтов

ЧУРКА НА РАСТОПКУ

Скверная это штука — длинный язык. И ведь сколько мне говорили — и в лесничестве, и в дорожном управлении: «Попридержи язык-то!» Председатель месткома — тот даже советовал:

— Иди, — говорит, — к доктору, попроси тебе лекарство прописать, невролакс называется, это таким языкатым, как ты, помогает!

И рассказал, как он невролаксом свою бабку лечил. Уж до чего была боевая и на язык острая, просто спасу нет, а попила невролакс, стала помалкивать, а потом и вовсе ровно онемела.

— Вот и ты, — говорит, — принимай невролакс.

Ладно, да только доктор знаешь что мне объявил:

— У вас, — говорит, — так сказать, производственный брак, лекарством не поможешь! Одно спасение — укоротить!

Да поди его укороти!

Собрали нас однажды в автодорожном управлении на собрание, встает начальник и начинает нам холку мылить.

— Вы, — говорит, — товарищи обходчики, живете словно не в наше, а в старое время, когда была придумана поговорка: из обходчика пот выжать, что из попа — слезу. Почему у вас на асфальте выбоины? До каких пор, — говорит, — можно терпеть подобное безобразие?

В присутствии замминистра спрашивает, тот его, видно, за выбоины распушил. Обходчики молчат, как воды в рот набрали. Техники помалкивают, инженеры тоже, а дело-то проще простого: асфальт тонкий, гнется, крошится, вот тебе и выбоины… Как тут смолчать? Встал я и говорю:

— Дорожники думают, что кругом дураки! Мазнут кое-как асфальтом и покатят дальше — планы перевыполнять, а обходчики виноваты, что не все ямины заровняли.

Потом узнал я, что замминистра велел проверку устроить: расковыряли асфальт, замерили толщину, верные оказались мои слова, начальнику выговор вкатили, но и меня шуганули — перевели в магазин вроде как на повышение. Ну а там я по доброте душевной одному «до аванса» в долг дам, другому — «до получки». Это меня и погубило. Набралось этак левов двести — триста недостачи, а тут ревизия нагрянула, и другого мне ничего не оставалось, как в село податься.