Сатира и юмор: Стихи, рассказы, басни, фельетоны, эпиграммы болгарских писателей

— Нынче ни один порядочный человек не женится без приданого, — сказала Елена. — Потребности у женщин в Бухаресте большие. Ни одна женщина не желает всецело зависеть от мужа. Коли нет денег, лучше стать служанкой. Не сомневайся, будь у меня деньги, тебе никогда бы не стать моим мужем.

Последние слова Елены, произнесенные с явной грустью, глубоко ранили честолюбие Ивана, заставив его покраснеть до ушей; но люди, подобные Ивану, излечиваются довольно быстро, потому что между их нравственным и физическим состоянием нет ничего общего.

«Она вышла за меня только потому, что больше никого не было, — подумал Иван, и сердце его неровно забилось. — Избранники народа не должны жениться… И почему я женился? Эта женитьба погубит мою великую карьеру… Но дело сделано. Мне ничего не остается, как покориться горькой действительности».

Под влиянием этого чувства, стараясь наказать себя за совершенное им же самим непоправимое прегрешение и желая любой ценой добиться домашнего мира и благополучия, Иван согнулся перед женой в три погибели, став ее безответным рабом и покорным, хотя и не на румынский манер, дрессированным слугой. В награду Елена держала мужа под башмаком, обливая его самым глубоким и откровенным презрением. Это, разумеется, довольно скоро заставило Ивана осознать, что он — бесполезное и бездарное существо, которое, как всякий паразит, не может жить самостоятельно. Когда же его сладчайшая супруга увидела собственными глазами, что так называемый болгарский предводитель упал в глазах болгарского общественного мнения в ту бездонную пропасть, из которой нет возврата, унижение его стало невыносимым.

— Был бы ты честным, умным и способным человеком, не дожил бы до подобного поражения, — говорила Елена.

Чтобы хоть как-то оправиться и не довести дело до открытой вражды в чужом доме, Иван употребил все свои силы, дабы очернить перед супругой болгарские святыни, болгарский народ и болгарских деятелей, которых несколько месяцев назад защищал с такой энергией и перед которыми кадил баснословное количество льстивого фимиама.

— Ты еще не знаешь наших болгарских патриотов и наш болгарский народ, — говорил он. — У болгар нет ни честности, ни самолюбия, ни достоинства, ни твердой воли, ни здравого смысла, ни души, ни сердца. Скажи, могу ли я ожидать от подобного народа любви и почитания, когда он сам себя не любит? Могу ли я заставить его отказаться от варварских обычаев, когда он хвастается ими и чтит их как святыню? Наконец, могу ли я изменить его понятия о различных предметах, когда голова его набита соломой? Если Христос не мог жить среди евреев, то и я не могу заслужить уважения болгар. Все великие люди страдали… Нас ценят только после смерти.

— И ты все еще считаешь себя великим человеком! — воскликнула Елена.

— Среди болгар я должен быть великим, — ответил Иван, твердо убежденный в том, что Елена неспособна заглянуть в глубины его души.

— Да выбей ты из головы все эти ненужные фантазии и давай подумаем о хлебе насущном, потому что мой отец не может больше нас кормить, — сказала Елена. — Хватит уж. Целый год сидим у него на шее! Оставь ты своих болгар, давай лучше посмотрим, с какой стороны тебе подъехать к румынам. Не мог бы ты стать хотя бы адвокатом у мирового судьи? Если ты решишься совершить такой подвиг, то я сумею ввести тебя в круг людей, которые будут нам полезны. Решайся. Отныне я буду мужем, а ты женой. Слышишь? Если хочешь стать человеком и если не хочешь, чтоб я тебя бросила, ты должен исполнять следующее: 1) с этих пор ни с кем не говорить по-болгарски, даже с теми людьми, которые могли бы сделать тебе много хорошего; 2) изменить имя — вместо Ивана Чучулиги стать Ионом Чучулигяну; 3) не заниматься больше никакими болгарскими делами; 4) не принимать в моем доме ни одного болгарина, даже своих отца и мать. Согласен?

— Согласен, — ответил Ион Чучулигяну.

V

В Бухаресте, перед бакалейной лавкой стояли две старые женщины и мальчик, державший одну из них за рукав. Была холодная и сырая погода; над городом навис густой туман; солнце в этот день так и не показало своего лица. Вечерело.

— Замерзли? — спросила одна из женщин и посмотрела на ребенка с любовью и сожалением. — Если замерзли, то зайдем, погреетесь, и покормлю вас чем бог пошлет.