Сатирикон

113. Матросы хохотом встретили эту повесть, а Трифена, заметно покраснев, спрятала влюбленное лицо на плече Гитона. Но не смеялся Лих! Сердито дернув головой, «судил бы, — говорит, — по закону тот правитель, так полагалось бы останки отца семейства снести в гробницу, а жену — на крест». Уже приходили ему, верно, на память Гедила и корабль, обездоленный любострастным побегом. Однако достигнутые соглашения не дозволяли поминать прежнее, да и веселье, овладевшее сердцами, не давало места злопамятности. Тем временем Трифена, прильнув к Гитону, то и дело лобзаниями покрывала его грудь, а то вдруг начинала прихорашивать безволосую его голову. Я же, болезненно страдая от этого обновленного союза, не пил, не ел, а только искоса бросал на обоих угрюмые взгляды. Меня ранил каждый поцелуй, всякая нежность, изобретаемая этой разнузданной женщиной. Я все не мог разобрать, сержусь ли более на мальчишку, что подругу мою похитил, или на подругу, что мальчишку мне совращает: то и другое противно было моим глазам, угнетая боле, чем былое пленение. К тому же Трифена не заговаривала со мной, будто мы не знакомы и не был я прежде милым ее другом; и Гитон не удостоивал меня хотя бы заурядного привета, ни даже — трудно ли? — слова человеческого, опасаясь, полагаю, задеть свежие еще рубцы столь недавно исцеленной дружбы. Грудь моя наполнилась слезами, рожденными болью, а прикрытая вздохами скорбь едва не прервала моего дыханья.

(Картины безумств, в которых участвуют, по-видимому, Лих и служанка Трифены.)

Он покушался стать соучастником наслаждений, не облекаясь в надменность власти, но ценя сговорчивость дружества… «Ежели есть в тебе сколько-нибудь благородной крови, ты не оценишь ее дороже, чем девку уличную. Ежели ты муж, не пойдешь на непотребство».

(Очередная неудача Энколпия.)

Всего постыднее для меня было бы, если б Евмолп видел все, что тут произошло, — того гляди пойдет, по суесловию своему, казнить стихами…

Евмолп клятвенно меня заверил…

114. Покуда мы переговариваемся о том о сем, взъерошилось море и тучи, отовсюду сошедшиеся, мраком одели день. Матросы обеспокоенно бегут по своим местам и спускают паруса пред непогодою. Но переменчив был ветер, вздымавший воды, и не ведал кормчий, куда направить бег корабля. То к Сицилии повлекло его, то — все чаще — в сторону Италийского брега поворачивал властитель Аквилон мечущуюся по воле волн ладью. Опаснее порывов ветра была, однако, непроглядная тьма, внезапно прогнавшая свет дня, так что кормчий не видел даже и буга. Когда же, о Геракл, явственно стало конечное разрушение, Лих, трепеща, протянул ко мне руки с мольбою. «Энколпий, — говорит, — помоги гибнущим, верни, говорю, теперь же кораблю то священное одеяние с систром вместе. Богом молю, сжалься, как не раз бывало с тобою». Он еще выкрикивал эти слова, а уже ветер бросил его в море, и бездна, захватив в свой злобный водоворот, закружила и поглотила его. А Трифену успели-таки схватить преданные ей рабы, чтобы поместить в шлюпку и вместе с большей частью поклажи увезти от верной погибели.

Я плакал сокрушенно, обнимая Гитона. «Заслужили мы, — кричал я, — чтобы общею смертью соединили нас боги, но судьба не дозволяет, жестокая. Вот-вот опрокинет поток, вот-вот разнимет гневное море объятия любящих. Что ж, коль воистину любим тобою Энколпий, лобзай меня, покуда можно, отними у надвигающейся судьбины последнюю эту радость». Только я сказал это, а уж Гитон сложил с себя одежды и, укрывшись под одной туникой со мною, подставил лицо для поцелуя. А чтобы завистливая волна не разлучила слившихся воедино, охватил он обоих одним поясом, проговоривши: «Что бы там ни было, будет долее носить нас единительница-смерть, а коли захочет милосердно выбросить вместе на один берег, так либо закидает каменьем мимопрохожий добрый человек, либо вместе погребут бездумные пески, ибо тем кончается даже ярость пучины». Я принимаю эти предельные узы и, предуготовившись к неминуемому концу, ожидаю нестрашной уже кончины. А буря тем временем, исполняя порученное судьбою, овладевала остатками нашего корабля. Ни мачты не осталось, ни кормила, ни каната, ни весла — теперь он следовал влажным потокам, словно грубый, человеком не тронутый чурбан.

(Корабль гибнет. Энколпий и Гитон спасены.)

Повыскакивали добычи ради рыбаки на резвых, малых своих суденышках. Когда ж увидели, что есть тут кое-кто, чтобы защищать свое достояние, сменили жестокость на услужливость.

(Герои ищут Евмолпа.)